Иосиф только удивлялся такой перемене настроения. Но дальнейшее его просто поразило.
-Ты должен уничтожить его тело. Он не хотел иметь могилу, я помню. Да-да, он не хотел оставлять миру даже свой труп. Сожги его! Или отвези его к морю и утопи!
-Этого желал твой Иисус? Он безумен?
-Мир безумен, а не он.
-Для иудея нет худшей участи, чем не иметь места погребения. Кто он, твой Иисус? Не тот ли это человек, который назвал себя Мессией и возмутил весь город?
-Да! - мрачно подтвердил Иуда. - Но он не Мессия. Он больше!
-Брат, давай войдем в дом, - опять предложил Иосиф, полагая, что его кузен не в себе, если ставит кого-то выше Мессии, над которым только Бог.
Но Иуда вдруг с проницательной усмешкой произнес:
-Не считай меня безумным. Я обрел пронзительную ясность ума. Ведь ты саддукей и не веришь в воскрешение. Если нет воскрешения, зачем тело?
-Я верю в Писание и в загробную жизнь.
-Что ты знаешь о загробной жизни? Загробная жизнь! Это так по-человечески! Извини, я не хотел тебя обидеть.
-Брат, ты не можешь обидеть меня тем, что назвал человеком. Я и есть человек! - дружески пояснил Иосиф.
Иуда как-то странно кивнул головой.
-Конечно. Все мы люди. И все же, Иосиф, если не хочешь его сжигать, то просто брось его в какую- нибудь пещеру. Он хотел умереть в пещере. Сделай так.
-Бросить его тело в пещеру? Иуда, может, ты ненавидишь этого Иисуса?
-Ненавижу? - он очень удивился. - Пусть так! Назови, как хочешь, только сделай. Это проще, чем погребение.
-Так не поступают даже язычники. А они не знают истинного Бога.
-Я тоже не знаю Бога! Забыл? Я - отверженный.
-Может, ты все же войдешь в дом? Отдохни, успокойся. Завтра великий праздник. Останешься у меня. Тебя здесь никто не побеспокоит, - пытался уговорить его Иосиф, уже боясь отпускать его в таком состоянии.
-Нет, я не могу, Иосиф. Помни, ты поклялся! И подумай насчет пещеры. Теперь я его понимаю. Мне тоже хочется исчезнуть бесследно. Ничего не хочу оставлять этому миру! - Иуда торопился, словно хотел поскорее выговориться. - Людям стоит больше думать о своей смерти. Жизнь дает им десятилетия на размышления, но вряд ли они тратят на это год или хотя бы месяц. Им некогда. Они торопятся жить. А потом умирают с мечтой о продолжении своей никчемной жизни. Зачем у них была жизнь, если они не нашли времени подумать о смерти? И так - из поколения в поколение. Если бы люди научились думать о смерти, они перестали бы быть животными. Прощай, Иосиф.
Иуда судорожно обнял, поцеловал его и стал уходить.
-И еще, Иосиф. Что бы ты ни услышал обо мне, знай, что я умер с честью.
И он решительно устремился прочь.
В это самое время, как позже узнал Иосиф, в резиденции Каифы собирался малый Совет, состоявший только из священников. Это была абсолютно замкнутая каста, которая имела доступ к алтарю, к святилищу и к храмовой казне.
И вот Иосиф стоит теперь перед Голгофой и пытается понять, что связало его мрачного кузена с этим человеком, над головой которого висит вызывающая надпись: царь иудейский. Каким образом холодный, замкнутый Иуда превратился в сентиментального безумца? Что с ним сделал этот человек на кресте? Какие истины открыл ему? И кто же он такой, этот царь, который не хочет оставлять миру последнюю улику своего существования - могилу? Цари обычно требуют особых усыпальниц, они желают лежать в священных дубравах, им нужны гробницы на века. Этот же человек хочет умереть как зверь. К тому же он - и это неудивительно - богохульник, как сказали о нем члены Совета на утреннем заседании Синедриона. Словом, этот Иисус вызывает у Иосифа только неприязнь.
Он долго еще смотрит на распятого Мессию и постепенно смягчается. Человеческое сострадание вызывается мыслью о том, что всех стоящих сейчас у холма ждет продолжение их жизни. Они вернутся в свои дома, поужинают, вдохнут ночную прохладу и лягут спать под звездами. Этот вечер они проведут чуть лучше или чуть хуже, но это будет еще один из тысячи вечеров, которые повторялись и будут повторяться. Только у этих троих на крестах уже не будет никакого вечера, даже самого обыденного и скучного. Весь мир и он, Иосиф в том числе, будут жить, как жили прежде, но этих трех в нем уже не будет никогда.
Саддукеи знают: человек получает жизнь даром и умирает навсегда. Конечно, они чувствуют при этом то же, что и фарисеи: никакое человеческое преступление не заслуживает такого чудовищного наказания – вечной смерти, но воскрешение, в которое верили еще египтяне, мумифицируя свои трупы, кажется им очень сомнительным. Саддукеи не верят в повторную жизнь, но верят в бессмертие души и загробный мир. Странно, что Иуда хотел оскорбить его именно этим. Разве вера в бессмертие души - это позорно? Во что же верит сам Иуда? Какой бесчеловечной вере научил его этот отступник?
Иосиф слезает со своей повозки и подходит почти вплотную к оцеплению. Он надеется услышать хоть что-нибудь из уст распятого Иисуса. Перед ним стоит высоченный, как столб, безусый римский солдат и от скуки глупо улыбается. Чтобы не видеть его лица, Иосиф отступает в сторону и встает рядом с мужчиной, в юродивом обличии которого легко узнать нашрита. Этот длинноволосый, неухоженный человек не похож на зеваку. По его напряженному взгляду Иосиф угадывает, что он смотрит на Иисуса.
-Вы знаете его? - вежливо спрашивает он.
Нашрит оборачивается к знатному иудею и коротко отвечает:
-Да.
-Вы его ученик?
-Нет.
-Я не враг ему, - поясняет на всякий случай Иосиф.
-Я тоже. Но я ему не ученик.
Иамес не хочет говорить. Иосиф оставляет его в покое и возвращается к своим мыслям. Пожалуй, есть какой-то смысл в том, чтобы, уходя навсегда из этого мира, забрать и свой труп. Конечно же, это невозможно для самого Иосифа. Погребение - не ради мертвых, но ради живых. Сказано: почитай отца и мать своих. Должно человеку с почтением хоронить своих близких и быть с почтением похороненным самому. Иосиф проводил своих родителей в последний путь. Его дети сделают для него то же самое. Но, похоже, этого Иисуса даже похоронить некому. Нет у него ни братьев, ни детей, ни жены, ни учеников и есть только единственный друг - Иуда, который почему-то тоже не хочет хоронить его. Но ведь он попросил Иосифа не хоронить этого Иисуса по обряду, но уничтожить его труп. Почему он не сделает это сам, если так ненавидит его? Иосиф не может знать, что в этот час переломанное и разорванное тело Иуды лежит уже среди камней в проклятой глуши, на Тофете.
В шестом часу казни на крестах происходит некоторое изменение. Человек, который напевал свадебные песни, окончательно лишился рассудка и тихо говорит, улыбаясь, сам с собой. Другой смертник, монотонно качая головой, с ненавистью смотрит на всех вокруг. Он ненавидит их за свои мучения перед смертью. Ему все равно, что такая казнь носит назидательный характер для живых. Он уже не в числе живых и все еще не среди мертвых. Ему не дают умереть.
Иисус открывает глаза. Раны на его руках разъедены насекомыми, плечевые суставы вывернуты и держатся только на сухожилиях, мышцы уже мертвы, кожа сожжена, но он больше не чувствует боли. Ему видятся лица его родных и близких, полные скорби и сострадания. Разум его путается. Он перестает отличать субъективную реальность от объективной, т.е. уже не может отчетливо выделить из мира своего самосознания ту часть, которая является общей для всех живых существ - носителей языка.
-Не смейте меня жалеть, - шепчет он.
Но они продолжают приближаться к нему и окружают его со всех сторон. Он узнает плачущую мать, скорбящего отца, удрученного Иамеса, рыдают Мария Магдалина и сестры из Вифании. А вот виноватые глаза Петра, вот мокрое от слез лицо Иоанна, искривленный рот Матфея, сочувственный взгляд Анны. Зеведей, Иаир, Цилла, Иохонан, Каифа, Антипа, Пилат. И еще, и еще - их становится все больше,
