Скопец, сын Неба

невыносимо много вокруг него скорбящих, плачущих по своим душам людей. Им жаль себя, им жаль Иисуса. Нет лишь Иуды.

-Не смейте меня жалеть! - кричит им Иисус.

Но они только множатся и кружатся вокруг него. Их голоса сливаются в похоронный вой. Он поднимает лицо вверх и, собрав все силы, выкрикивает так громко, что вместе с криком из него вырывается и его смертная душа:

-Небо, Небо, зачем я был здесь?

И небывалая легкость вдруг приходит к нему, словно вместе с вырванной из себя душой он сбросил оковы, которые держали его целую жизнь. И время замедлилось - соразмерно последним ударам сердца, пока не остановилось вовсе. И мир стал стираться без остатка до абсолютно чистого нуля. И сын Неба в стремительном полете возвратился туда, откуда изошли все сыны человеческие. И не было больше человека, - ни его земли, ни его неба, ни его Бога.

Только безымянный Святой Дух.

Голова Иисуса буквально падает камнем на грудь, тело обвисает на кресте, как парус в наступившем штиле. Его предсмертный крик доносится до толпы. Иосиф тоже его слышит. Но трудно разобрать, что именно прозвучало в этой агонизирующей иудейской фразе. Был ли это призыв к Богу - Элои, к пророку Илии, который должен предшествовать Мессии, или к Небу – Шамаим?

Тит Корнелий внимательно смотрит на обвисшее тело Иисуса. Опыт подсказывает ему, что этот человек умер. Он оборачивается к оцеплению и кричит:

-Дылда, ко мне!

Тощий и длинный солдат неуклюже бежит к нему, плохо сохраняя равновесие. Он останавливается перед центурионом и неловко выбрасывает в приветственном жесте свою разболтанную руку. Видно, что он изо всех сил старается быть хорошим солдатом.

-Поднимись на холм, боец, и проверь, умер ли царь иудейский.

-Есть, командир! - юноша бросается исполнять приказ, но тут же останавливается.- А как проверить? - недоуменно спрашивает он.

Центурион качает головой.

-Ударь копьем в ребра - и тогда узнаешь, жив он или мертв.

-Есть, командир!

Дылда - Лонгинус бежит к холму и пробует с маху одолеть его, но соскальзывает на гладком, отшлифованном ветрами камне и чуть не падает. Он виновато озирается на своих сослуживцев, подбирает копье, которое выронил, и уже не пытается показать себя бравым парнем. Солдаты в оцеплении хохочут, видя, как он на четвереньках взбирается вверх. Там он подходит к кресту, на котором висит Иисус, и неуверенно тыкает копьем в ребра распятого.

-Ты что, пощекотать его хочешь? - смеются опять в оцеплении.

Дылда ударяет чуть сильнее. Копье глухо бьет в кость, как по дереву.

-Как в бою! - кричат ему. - Бей по - настоящему!

Дылда зажмуривается и впервые бьет изо всех сил в человека оружием. Копье попадает под ребра и неожиданно легко уходит внутрь. Он испуганно отдергивает его назад, словно боясь, что тело поглотит все его оружие в себя, как в пучину. Из раны скупо проливается густая, почти черная кровь и легочная слизь. Иисус не подает признаков жизни. Спуск Дылды с холма вприсядку вызывает новый взрыв хохота среди солдат.

-Береги свой тощий зад, - кричат ему.

Подхватив свое окровавленное копье, он подбегает к центуриону с растерянным и жалким лицом, но очень старается сохранять достойный вид и добросовестно докладывает об исполнении приказа. Корнелий прерывает его рапорт и по-отечески приободряет:

-Хорошо, боец. И помни, ты его не убил, он уже был мертв. Но тебе - наука. В следующий раз у тебя получится лучше. Если уж ты оказался в армии, тебе придется убивать.

-Я хочу служить цезарю, командир.

- А теперь возвращайся в строй.

Солдат отдает честь, чуть не уронив при этом свое копье, и бежит к своему месту в оцеплении. Кажется, он вот-вот сложится пополам.

- Профосов ко мне!- громким голосом требует Корнелий.

Ставшие более расторопными, палачи оказываются перед ним.

-Перебейте голени двум другим преступникам.

Тут же двое из них вооружившись кувалдой, которой вбивали гвозди в кресты, взбираются на холм и профессионально выполняют привычную для них работу. Слышен хруст костей и душераздирающие вопли распятых. Тот из них, что напевал свадебную песенку, а последний час пребывал в обморочном состоянии на мгновение приходит в себя и опять теряет сознание, - теперь уже навсегда. Тела двух смертников провисают на руках, кости голеней вместе с клочьями мяса влезают наружу. Второй из них еще некоторое время кричит, а затем тоже лишается сознания. Их грудные клетки сдавливаются, начинается удушье и спазм сердца. Через несколько минут они перестают дышать. Казнь закончена. Корнелий встает с табурета и отдает приказ строиться. Солдаты из оцепления и из чахлой рощицы охотно собираются в походную колонну. Их ждут казарма, ужин и отдых. Резкий порыв ветра поднимает пыль и заставляет их плеваться.

До заката еще пара часов. Но черная грозовая туча уже надвигается на Иудею от Средиземного моря, закрывая собою закатное солнце и весь небосклон. Все предметы вдруг лишаются своих теней и меняют цветовые оттенки. Голгофа, казавшаяся в солнечном блеске огромной глыбой белой соли, теперь становится грязно-серым холмом с кровавыми подтеками. Через час вокруг этого камня не остается ни души, дождь смоет с него грязь и кровь, и место это будет выглядеть совершенно невинно и обыденно. Иерусалим темнеет.

Корнелий подходит к Иосифу и, закрываясь алым плащом от очередной пыльной атаки, дружелюбно ему сообщает:

-Можешь забрать своего брата.

Иосиф хочет ответить: он мне не брат, - но сдерживается. К чему объяснения? Переждав порыв ветра, он лишь морщится, как от зубной боли, и коротко произносит:

-Благодарю, центурион.

Стоящий рядом нашрит как-то странно взглядывает на них, словно хочет что-то сказать. Иосиф вопросительно ждет.

-Мир вам, господин, - бормочет Иамес, поворачивается и уходит.

Он не открывается Иосифу и не предлагает ему свою помощь. Ему нельзя прикасаться к мертвым: он посвящен Богу. Но скоро, очень скоро именно этот человек, Иамес Праведный, брат Иисуса, возглавит христианскую общину Иерусалима и будет противником распространения новой религии среди язычников. Апостолы же начнут крестить всех подряд Святым Духом, которого так и не познали. Начнется самая грандиозная в истории кампания по раздаче святыни псам и жемчуга свиньям.

Иосиф и Корнелий тут же забывают о странном нашрите и оба смотрят на холм. Туда уже взобралась какая-то молодая женщина. Платок сполз с ее головы, и ветер треплет ее пышные волосы. Она обнимает ноги распятого Иисуса, будто не хочет их отпускать, судорожно цепляется за них и горько-горько плачет. Им обоим неловко смотреть на это искреннее горе. Центурион сочувственно прокашливается и говорит Иосифу:

-Наверное, твой брат был хороший человек, если по нему так убивается эта красивая женщина.

И опять Иосиф не опровергает его слов. Корнелий подзывает к себе Маннаю. Самаритянин неохотно покидает свою веселую компанию и вяло приближается.

-Снимите мертвых с крестов и отдайте царя этому человеку, - приказывает римлянин.

-Буря надвигается, командир. Пусть повисят до завтра. Утром отдадим, - хмуро предлагает он.

-У меня приказ: закончить все до заката. Ради иудейской Пасхи.

-Пусть тогда это человек нам заплатит, - нагло требует Манная, указывая на Иосифа. - Ради иудейской Пасхи.