уже не являюсь, от чего освободился. Я был юн и стал стар. И мне не нужна моя юность. Вот почему я не люблю сны: в них много человеческого.
- Понимаю, - взволновано отзывается Иоанн и косится на Иуду: не смеется ли тот опять.
Но Иуда, погруженный в свои думы, уже не замечает его и высказывается сам:
- Тяжело возвращаться в свой дом, где ничего не осталось.
- Ты бы хотел все вернуть? - спрашивает Иисус.
- Нет, - серьезно отвечает калека. - Мне тоже не нужна моя юность. Что было, то было. Пусть все остается как есть.
И они переглядываются, словно говорят о чем-то, что известно только им обоим. Их связывает прошлое, в котором Иоанну нет места. Он желал бы это узнать, чтобы понять, почему они вместе, ибо кажутся ему совершенно несовместимыми. Что заставляет мрачного Иуду ходить с Иисусом, которого он никогда не называет учителем? Почему они вместе? Зачем просветленному, как небо в солнечный день, Иисусу темный, будто омут, Иуда?
Их завтрак закончен. Они собираются в дорогу. Иуда заботливо кутает свою искалеченную ногу в пуховой платок, сев спиной к ним. Похоже, этот человек не любит показывать другим свое уродство.
Иоанн тянет шею, пытаясь заглянуть за плечо ему.
- Что тебе?- раздается голос, и юноша смущенно отстраняется.
- Ничего, - бормочет Иоанн.
Спиной он, что ли, видит?
- Наверное, ваша нога вас сильно беспокоит? - Иоанн хочет быть вежливым.
- Я уже привык.
- Давно у вас это?
- Давно, - холодно отвечает Иуда, но юноша продолжает:
- Если вы пострадали за правое дело, Господь вас наградит.
- Я не фарисей, как твой отец, и не верю в воскресение. За гробом только пустота.
- Так ли, учитель?
Иисус невозмутимо отвечает:
- За гробом Царство Небесное.
- Я так и сказал, - невозмутимо подтверждает Иуда.
Иоанн недоумевающе переводит взгляд с одного на другого.
- В Царстве Небесном только Святой Дух,- поясняет Иисус.
- И ничего больше?
- А ты, наверное, - усмешливо говорит Иуда, - представляешь его как город, населенный людьми и животными? С такими же дырявыми сараями и кучами навоза?
- Я не такой глупый.
- Тогда вообрази пустоту, только пустоту и ничего более.
- Так ли, учитель? - опять переспрашивает юноша.
- Так, но только без мрачности Иуды. Это царство света, а не царство тьмы. В Азии я встречал людей, которые называли себя знающими - гностиками по-гречески. Они утверждают, что души после смерти обитают на звездах.
Иоанн фыркает.
- Это не столь смешно, когда пробуешь их понять. Гностики исходят из того убеждения, что смерть - не черная дыра, как думает наш Иуда, но царство света. Звезды, говорят они, это скопление светоносных душ. Когда душа покидает тело, она воспаряет вверх и присоединяется к тем душам, к которым чувствует наибольшую склонность, симпатию по-гречески.
- Ты веришь в это?
- Верить, мой мальчик, можно во что угодно. Я предпочитаю знать, но то, что знаю я, имеет значение только для меня, к сожалению. Для тебя же имеет значение только то, что знаешь ты.
- Учитель, для меня имеет значение все, что знаешь ты. Расскажи еще. Эти гностики правильно говорят?
- Нет, Иоанн. Они поверхностны. Царство Небесное тоньше звезд, тоньше их света.
В это время, закончив перевязку ноги, Иуда поднимается и спрашивает:
- Ты собираешься просвещать его в сарае?
- Почему бы и нет?
- Быть может, выйдем на дорогу? Там хоть не воняет.
- Пожалуй, - соглашается Иисус. - Пойдем, Иоанн. Дорога нас ждет.
Во дворе их встречает старик, ставший вдруг словоохотливым, и провожает до ворот.
- Уж, не в Тибериаду ли вы идете? Ныне многие туда идут. Вот и мои сыны с невестками подались в царский город. Времена теперь не лучшие. Поголовная подать, земельный оброк, налог с жилья, ремесленный сбор, товарная пошлина, пожертвование на Храм, а теперь еще плати за царский город. Тяжело жить. Вот и подались мои дети на заработки. Там сейчас всех принимают, были бы руки. Так вы не в Тибериаду? А то бы передали от меня сынам весточку, что, мол, у стариков все хорошо.
- Что же ты, человек? - не выдерживает Иуда. - У тебя пустой дом, а ты заставляешь нас ночевать в грязном сарае! Так-то тебя учили принимать соплеменников?
- Сыны не велели.
- Их здесь нет. А дом твой стоит пустой. Следовало бы поджечь его.
- Не гневайся, добрый человек.
- Я не добрый. Сейчас спалю твой дом.
- Я соседей позову.
- Зови. Спалим всю вашу деревушку, как Содом и Гоморру.
Старик в страхе пятится от Иуды.
- Он пошутил, старче, - успокаивает его Иисус.
Тот недоверчиво смотрит на своих гостей. Стоящий позади мужчин Иоанн жалостливо улыбается ему.
- Прощайте, господа, - произносит старик и торопливо уходит в дом.
Иисус укоризненно смотрит на Иуду.
- Ты ведь знаешь, - хмуро оправдывается тот, - мои кости не терпят сырости. Я заплатил бы ему с лихвой за сухую и теплую постель.
Они выходят на дорогу. Вскоре деревушка скрывается из виду. Вновь их обтекает с двух сторон череда холмов с пустыми виноградниками и оливковыми рощами. Иногда попадаются сторожевые башенки времен Селевкидов и более ранние строения израильских царей. Здесь, конечно, нет знаменитых конюшен Соломона, но древняя земля Ханаана, отданная во владение потомкам Завулона и Неффалима, богата историей.
Иоанн еще не научился долго молчать, как это умеют его спутники. Видимо, они способны часами не говорить друг с другом и не тяготиться этим. Но Иоанн жаждет разговора.
- Учитель, мы говорили о снах. Ты стал другим, а сны делают тебя прежним. Я ведь тоже хочу измениться, и, наверное, когда-то мне тоже не будут нравиться мои сны.
- Так, Иоанн.
- Но иногда я думаю: почему я - это я? Почему я - Иоанн? Почему я не какой- то другой человек? Почему я родился собою, а не кем-то другим?
- Иоанн - это только ты и никто другой.
- Но почему я именно я? И почему у меня именно эта жизнь?
- Я объясню это, когда ты будешь готов.
- Разве нет простого ответа?
- Есть. Но за этим ответом стоит другой вопрос. А за ним следующий, еще больший.
- Как это?
- Ты спрашиваешь: почему я родился собою? Но это вовсе не простой вопрос. Этот вопрос уже предполагает в себе, что твое я было до твоего рождения. Но не было твоего я до твоего рождения. То, что родилось, не было тобою. Это был Святой Дух, чистый дух, настолько чистый, что в нем не было ничего,
