- Учитель, уйдем отсюда,- просит он.
Иисус перестает жевать сыр, смотрит на Иоанна, на парфян, на блудницу спокойным мужским взглядом и мягко произносит:
- Мой мальчик, это всего лишь постоялый двор. Они всюду таковы. Не место оскверняет человека, но человек место.
Как приобрести Иоанну эту мудрую невозмутимость, эту цитадель мужества? Где отыскать этот панцирь, защищающий Иисуса от мира?
С ним начинает происходить что-то невообразимое. Иоанну хочется плакать. В этой сумрачной магдальской харчевне он словно чего-то лишился и стал ничтожной былинкой в этом чудовищном мире. Где же Бог? Бог, которому не безразлична жизнь каждой былинки. Господи, дай мужество одной из твоих былинок по имени Иоанн. Но Бога нет в этой харчевне. Он не заглядывает в капища и вертепы. Иоанну хочется спрятаться в какую-нибудь раковину, уйти от этого мира в глухомань и вновь обрести себя.
- Учитель, уйдем отсюда, - слезно молит он.
Иисус с сомнением смотрит на юношу: не пресечь ли ему эти щенячьи страдания, - но Иоанн вот-вот расплачется.
- Что же, пойдем.
Он вопросительно смотрит на Иуду.
Тот пожимает плечами.
- Я не стану проводить еще одну ночь на сыром дворе ради мальчишеской прихоти.
- Хорошо, - соглашается Иисус и встает. - Встретимся утром.
- Подожди, - останавливает его Иуда, снимая с себя пуховой платок.- Тебе он пригодится больше.
Иисус с Иоанном исчезают в дверном проеме, который словно покрыт занавесом из дождевых струй.
Харчевник провожает их своей неизменной кривой усмешкой. Мужчина ищет уединения с красивым юношей. Что ж! Он видел и такое. Но зачем идти для этого в конюшню? У него достаточно комнат. И он не сторож своим постояльцам.
Его подзывает оставшийся гость.
-Так ты говоришь, мясо у тебя кошерное?
- Клянусь Баалом и Астартой!
Иуда коротко усмехается.
- Не за такие ли клятвы тебя лишили глаза?
Сириец начинает сердито сопеть.
- Негоже смеяться над увечьями других тому, кто сам с увечьем. Я заметил, господин, что у вас одна нога тоже не такая же, как другая.
Иуда гневно всматривается в его обезображенное лицо и смягчается.
- Ладно, оставим наши увечья. Давай свое мясо. И подай хорошее вино вместо этой кислятины. Бурду из репы тоже убери. Еще мне нужна комната.
- У меня много свободных комнат. Нашлось бы место и вашим друзьям, - замечает сириец. - Зачем идти на холодный двор?
Иуда пропускает эту реплику мимо ушей и продолжает:
- Пусть поставят в комнату жаровню и хорошо протопят.
- Я прикажу.
- Еще мне нужен чан с теплой водой и оливковое масло, тоже подогретое.
- Каких размеров чан нужен?
- Чтобы помыться и попарить свои ноги.
- Будет сделано. Но это стоит денег.
- Конечно, - Иуда достает из-за пояса три динария и бросает их на стол.
На харчевника вид денег производит благостное впечатление. Сгребая их со стола, он добавляет:
- Я могу прислать господину за отдельную плату молоденькую девушку, которая согреет его своим телом.
- Вот эту? - Иуда кивает на раскрашенную жрицу любви.
- Нет. Совсем юную и чистую.
- Не нужно. Я не царь Давид, чтобы греться юными девами. Сделай, как я сказал.
- Сейчас распоряжусь,- сириец забирает со стола кислое вино и блюдо с репой.
- Постой,- останавливает его Иуда.- У твоей девушки крепкие руки?
- Руки? Да, крепкие. И все остальное тоже… крепкое.
- Сможет она размять мои кости?
- Конечно, господин. Сразу помолодеете на двадцать лет.
- Мне нравится мой возраст,- холодно обрывает его Иуда.
- Конечно. Отличный возраст для мужчины. Я не имел ввиду, что вы стары. Просто так принято говорить…
- Хорошо. Пришлешь ее попозже. А на утро нужен будет приличный завтрак для троих.
- Курица вас устроит?
- Вполне.
Широкий караванный путь от Армении и Парфии через Сирию вдоль Галилейского озера и Иордана до Мертвого моря и далее в Аравию и Египет пролегает мимо Магдалы. Рассветное солнце красит воды Галилейского озера. Вдоль этого серебристого фона движутся три человеческие фигуры:
Иоанн, сын Зеведея левита;
Иисус, сын Иосифа плотника;
Иуда, сын Симона Соратника.
Они идут на север, оставив позади рыбацкий поселок Магдалу и царский город Тибериаду. В лучах солнца блестят ее башни. Тетрарх Галилеи и Переи Антипа в подражание своему отцу Ироду Великому, поднявшему некогда на месте старой бухты огромный город Цезарею в честь Августа, строит уже несколько лет на берегу Галилейского озера город с именем ныне правящего императора Тиберия. И город этот, говорят, так же нечестив, как Цезарея: он полон статуй и богов. Антипа так старался угодить Риму, что даже навредил себе. Его непосредственный начальник, проконсул всей Сирии Луций Вителлий невзлюбил этого идумейского царька и не спешил ему помочь в конфликте с арабами, которым он вернул свою жену, чтобы жить с Иродиадой, своей племянницей и бывшей женой его брата Филиппа, тетрарха Трахонеи. В этой семье детоубийство и кровосмесительство были обычным делом.
Не любит Антипу и тетрарх Иудеи Понтий Пилат. В Иерусалиме за Антипой остался отцовский дворец, и, наезжая периодически в этот главный город Иудеи, он держится там как наследный принц. Пилат, несомненно, отнял бы у него это самое роскошное сооружение Иерусалима, но он терпеть не мог этот город и проводил все свое время в Цезарее, где жил в прекрасном губернаторском дворце. Цезарея была эллинизированным городом. Там имелись театры, гимназии, ипподром, школы риторов и храмы всех богов: Юпитера, Аполлона, Митры, Кибелы, Изиды. В Иерусалиме имелся только Храм Яхве. Пилат посещал этот город раз-два в год на несколько дней. Гораздо больше времени там проводил Антипа. И многим в народе идумейский царь был ближе, чем римский наместник. На восточном берегу Мертвого моря в древних землях идумеев у Антипы была крепость Машерон. Все свое время он проводил в этом треугольнике: Тибериада - Иерусалим - Машерон.
Весь день трех спутников сопровождает справа Галилейское озеро. Оно то исчезает за холмистым, неровным берегом, то появляется вновь - синее и гладкое. В пятницу к полудню тракт приводит их к капернаумской таможне. Это небольшой дом, обнесенный каменным забором, к которому пристроен навес с привязями для лошадей и другого караванного скота. Позади таможни тянется холмистый гребень, скрывающий озеро. Чуть выше на севере, где он кончается, расположен лодочный причал. Напротив таможни в двух сотнях метров от тракта расстилается Капернаум. А вдали за ним видны Галилейские горы. Город лежит на склоне. Видны его улицы, дома и постройки. Верхнюю часть его занимает греко-сирийский квартал. Там расположился и римский гарнизон. В нижней части города у речки, бегущей с гор в озеро, стоит большая синагога. А еще ниже почти до самого тракта стелятся огороды горожан.
Ворота во двор таможни распахнуты. Возле них на камне скучает Левий Матфей, будущий евангелист и
