цепом по колосьям. Сказать — в раж вошла. Побила, сколько попу для его выдумки надо было.
Поклонился поп попадье и пошел. «Жди, — говорит, — меня с золотом». А сам сюда, под этот курган. Не доходя, лег вот там на тропинке и ждет, когда кудеяры мимо идти будут. А они этой тропой каждый вечер домой к себе сюда, значит, возвращались. Долго лежал, только слышит — идут. Поп и застонал, жалобно- прежалобно.
Кудеяры к нему: «Кто таков? Зачем здесь?»
«Не покиньте, — говорит, — люди добрые, умру. Избили меня буяре, жену увели, детей утопили, я мертвым прикинулся. И то — дохожу».
Думали кудеяры: что им с беднягой делать? К себе они чужих никогда в стан не пускали, да тут жалость их проняла. «Возьмем, — говорят, — а то умрет».
Взяли, принесли в стан. А дело было под их самый главный праздник. И праздник у них тайный.
Вот они попа накормили, обмыли, мазью своей какой-то пользовали целебной — стало спине легче. «Иди, — говорят, — добрый человек, домой».
Заплакал попик: «Куда пойду? И дома у меня нет, и ноги не держат. Дайте мне, мол, святые люди, хоть до утра отлежаться».
Опять кудеяры его пожалели: «Ладно, — говорят. — Мы хоть и не святые, а все не звери. Только мы тебя в амбаре закроем».
Так и сделали. А сами своему богу службу править собираются.
Поп опять молит истошным голосом: «Пустите, мол, меня на воздух, тут дух тяжелый, да и клоп свирепый меня, убогого, до конца заест».
И на этот раз кудеяры его пожалели. Мешок на голову попу надели, руки связали и на травке хитреца положили. «Спи», мол. А моление у них понапачалу было тихое. Услыхать попу было нечего.
Однако хитер поп: мешок вздохом потянул в рот, поймал холстину да прокусил. Зубы у него были вострые, что у хорька. Потом к дыре глазами приладился — глядит, а самого аж трясет всего.
Видит: площадка посреди стана, вот эта самая Тарелочка. По четырем бокам площадки столбы закопаны, мне по грудь высотой. К столбам по живому барану привязано, и у каждого барана на рогах по свечке (дело-то было уже ночное). Посреди площадки тоже столб, остальных повыше. На нем тоже баран, только из чистого золота. Ну и ходят вокруг кудеяры да кудеярки, хороводы водят, танцуют польки-кадрили свои кудеярские… Уха, никак, кипеть перестала. Ниже надо котелок приладить.
Глеб укрепил котелок у самых углей.
— Ну вот. Попик мой наутро вроде отдышался.
Просит: «Дайте мне, братцы, провожатого, пусть до нашего села доведет». Дали. Довел кудеяр попа до села, дальше не идет. Они в наши села не заходили.
Видит попик — у себя он (вон неподалеку люди на огородах копаются), осмелел, говорит кудеяру:
«Так, мол, и так, всё я видел, знаю, что вы золотому барану поклоняетесь. Отдайте мне барана, а нет, я с епископом да с войском буярским на вас наступать буду. Никуда от меня не уйдете — из-под земли достану. За безбожье да за идолопоклонство вас всех огнем сожгут. Так своим, мол, и скажи, и если они согласны, приходи завтра на это самое место с ответом. Нет — ждите истребления».
Кудеяры-то уже крещеные были… силком их окрестили, да, видать, они от старой своей веры отвыкнуть не могли. А за это тогда не миловали.
Испугался провожатый, на колени упал, в ноги попу кланяется: «Пожалей, — говорит, — не губи. Возьми за молчок тысячу червонцев, две возьми. Барана отдать не можем».
И слушать не хочет поп. «Не проси, — отвечает, — мое слово — олово. Или баран, или гибель вам всем неминучая».
Ну, кудеяр к своим вернулся, про беду рассказал. Большое было смятение. Долго решали и решили по-своему, по-кудеярски: живых баранов тут же в землю закопали, золотого тоже и все свои богатства вместе с ним. Сами не то в дальние леса ушли, не то в горы, не то в Сибирь, не то в Карпаты. А старые — под землю.
— Как под землю? — удивился Игорек.
— Это неизвестно, — решительно отрезал старик. Так, очевидно, говорил ему еще его прадед. — Под землю — и все. Рассказывают: по ночам и до сих пор тут земля, бывает, гудит, а то, говорят тоже, звон в этом месте слышен из-под земли и еще будто в какую-то ночь огоньки светятся, где баранов закопали.
Он поднял голову и неожиданно засмеялся.
— Мало ли что говорят, только это уже хоть и заманно, а выдумка — про звон да про огоньки. А про кудеяров да про попа — это точно. И идет этот сказ от деда к внуку… давно было. Ну и прибавляют по малости. Я вот тоже, может, прибавил малость.
— Значит, они язычники были? — спросил Игорь немного разочарованно. — Не христиане?
— В богородицу они, значит, не верили? — уточнил вопрос Глеб.
Старик дернул плечами.
— Да в верах и в нонешних не разберешься… Может, и верили. Моя мамка-покойница такая была молельщица, в церковь на каждую службу ходила, попу последнюю копейку несла, а на груди заговорные кости носила в мешочке.
— Бараньи? — быстро спросил Игорь.
Старик посмотрел на него с изумлением.
— Чего бараньи?
