счастливым и гармоничным, а взгляд младенца казался таким живым и глубоким, что Маша не удивилась бы, если бы он вздохнул и что-то сказал ей.
Маша шагнула к картине, протянув к ней руки, как протягивают озябшие руки к огню...
– Стойте! – закричал за ее спиной Старыгин. – Это ловушка! Это не картина!
Маша недоуменно замерла, но было уже поздно: пол у нее под ногами предательски накренился, и она заскользила вниз, в темноту...
В последний раз бросив взгляд на картину, она увидела происходящие с ней странные перемены: поверхность картины задрожала, как мираж, и начала расплываться. По углам холста замерцали радужные пятна.
– Держитесь! – раздался за спиной голос Дмитрия Алексеевича. Он схватил Машу за плечи, но сам не удержался на краю площадки и вместе с ней соскользнул в темный люк.
Маша приподнялась и ощупала свое тело.
Кажется, никаких переломов, только небольшие ушибы. Вокруг царила глухая, кромешная темнота.
– Дмитрий, вы здесь? – проговорила она едва слышно, дрожащим голосом.
– Здесь, – отозвался он совсем рядом.
Маша невольно перевела дыхание: вдвоем с ним ей было уже не так страшно.
– Вы целы? – спросил Старыгин.
– Кажется, да. Где мы? Что это было? Вы сказали, что это не картина? А что же тогда?
– Мы в ловушке, – с горечью отозвался реставратор. – Ни за что не прощу себе, что так глупо попался! Следовало сразу догадаться, что нас заманивают в капкан... Известно же, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке!
– И тем не менее мыши каждый раз попадаются на эту приманку! – вздохнула Маша.
– Не хочется сознавать, что мы оказались не умнее мышей! Черт, надо было вернуться назад сразу после того, как пропал сторож катакомбы!
– Что уж сейчас корить себя за то, чего все равно не вернешь... Лучше скажите, что это была за картина? Что с ней происходило, когда мы подошли ближе?
– Голограмма! – ответил Старыгин. – Я видел подобные во многих европейских музеях, да и у нас тоже. Когда не хотят или не могут выставить в зале музея подлинное произведение искусства, его заменяют голографическим изображением. Здесь, в подземелье, аппаратура работала не очень хорошо, и изображение начало искажаться. Заметив это, я хотел вас удержать, но не успел...
– Простите, я виновата.., чересчур обрадовалась находке и утратила бдительность...
Тот, кто хорошо знал Машу, понял бы, что она очень испугана, только поэтому просит прощения. Обычно виноватым у нее бывал кто угодно, только не она. Старыгин не знал Машу так хорошо, оттого и не удивился.
– Я сам виноват. Я должен был идти впереди и первым разглядеть эту приманку.
– Ладно, давайте не будем расшаркиваться друг перед другом и принимать вину на себя и подумаем, где мы оказались и как отсюда можно выбраться.
Старыгин какое-то время молчал, из темноты доносились только его дыхание и негромкий шорох.
– Эй, вы где! – окликнула Маша товарища по несчастью. – Вы еще здесь?
– Куда я денусь? – пропыхтел мужчина. Пытаюсь понять, где мы находимся.., ознакомиться с нашей мышеловкой, так сказать, на ощупь...
Неожиданно горячая мужская рука дотронулась до Машиной щеки. Девушка почувствовала странное спокойствие. Несмотря на то что она была в безвыходном положении, в темной подземной тюрьме, и не имела никакой надежды выбраться отсюда без посторонней помощи, то, что рядом с ней находился Старыгин, непонятным образом сделало ее почти счастливой. Удивительно, но ей совсем не хотелось покидать этот каменный мешок. И уж совсем не хотелось, чтобы Старыгин убирал руку с ее щеки.
Но он отдернул руку и в смущении проговорил:
– Ну, это точно не стена!
Маша хотела сказать ему что-то обидное, но вдруг Дмитрий Алексеевич радостно воскликнул:
– Вот это везение! Кажется, наш фонарь тоже здесь! Если он не разбился, это будет просто чудо!
Раздался негромкий щелчок, и Маша на какое-то мгновение ослепла от залившего помещение яркого электрического света.
Как только глаза привыкли к этому свету, она огляделась.
Это был действительно каменный мешок – узкая и тесная камера, стены которой уходили метра на три наверх, туда, откуда они свалились, ступив на поворачивающуюся плиту. Пол камеры был завален каким-то тряпьем, которое смягчило их падение. Старыгин полусидел совсем рядом с Машей, привалившись спиной к стене, и смотрел на нее странным, виноватым и вопросительным взглядом.
Он опустил глаза и удивленно проговорил:
– А это что такое?
В руке у него была старая потрепанная тетрадь, та самая тетрадь, которую Машин отец привез ей в аэропорт. Дневник ее деда. Видимо, при падении дневник выпал из-под ремня джинсов, где Маша держала его после случая в папском доме.
Она не успела остановить Старыгина. Тот уже раскрыл дневник и удивленно проговорил:
– Здесь стоит имя Арсения Ивановича Магницкого, вашего деда!
– Да, это его дневник, – отозвалась Маша.
– Так он был у вас все время? – Старыгин удивленно посмотрел на девушку.
– Да, был, – огрызнулась она. – Я что – должна рассказывать вам о каждой своей вещи, о каждом шаге?
– Нет, конечно, – Дмитрий Алексеевич ничуть не смутился. – Но эти записи касаются его пребывания в Риме... Возможно, они могли бы нам помочь...
– Все равно я не смогла их прочесть, кроме нескольких первых строк. – Маша почувствовала неловкость из-за своей вспышки. Она сама не понимала, что с ней происходит: Старыгин то привлекал ее, то раздражал и отталкивал.
Ей хотелось то нагрубить ему, то приласкать. И очень хотелось еще раз прикоснуться к его колючей щеке...
– Можете попробовать сами, – проговорила она после неловкой паузы. – Может быть, у вас это получится. Хотя, конечно, сейчас не самый удачный момент для того, чтобы заниматься расшифровкой дневника двадцатилетней давности!
– Вы правы, – согласился Старыгин. – Хотя никакого другого занятия я не могу придумать.
Разве что делать на стене зарубки, отмечая каждый прожитый день. Кажется, нам придется провести здесь немало времени.
– Вряд ли. – Маша подняла голову, бросив взгляд на теряющийся в темноте потолок камеры. – Боюсь, что тот, кто подстроил для нас .эту ловушку, очень скоро объявится. Хотелось бы знать, какие у него планы относительно нас.
Ей вдруг очень захотелось есть. Она вспомнила уютную трапезную папского дома и замечательную монастырскую пищу, простую, но очень вкусную, и сглотнула слюну.
Старыгин не нашел, что ответить, и на какое-то время замолчал, внимательно осматривая стены каменного мешка. Внимательно, но безрезультатно.
Стены эти были, как ни странно, очень ровными, без выступов и углублений, так что вскарабкаться по ним не удалось бы даже хорошему альпинисту.
– Давайте я попробую подсадить вас, – предложил он Маше. – Может быть, выше удастся найти в стене выступ и дотянуться до потолка. Он поворотный, и вы, возможно, сможете выбраться отсюда...
– Вряд ли из этого что-то выйдет, – Маша стояла, запрокинув голову. – Кроме того, наверху, возможно, нас уже поджидают. Хотя... вы видите, там, выше, в стену вделана какая-то плита.., кажется, на ней что-то написано... ч Может быть, это нам поможет?
Старыгин подумал, что лучше делать хоть что-нибудь, чем сидеть на полу камеры и дожидаться неизвестно чего. Он встал возле стены и сложил руки в замок, тем самым превратившись В живую лестницу.
