– Нет, я ждал доктора, – Шабанов отступил в сторону.
– Почему же котомка?..
– Мне так удобно.
Он пожал плечами.
– Проходите вперед!.. Минуту, а что у вас с ногами?
– Пулевое ранение, – признался Герман. – Кости не задело...
– Мне сказали, у вас что-то с ушами!
– Ну и с ушами тоже...
Старик посадил Германа на стул, рук мыть не стал, как это делают приходящие доктора, протер тампоном – запахло, как в ветлечебнице.
– Теперь-то снимите котомку. Она вам мешает.
Противиться было бы смешно, ему не скажешь, что это корсет. Шабанов поставил НАЗ возле ножки стула, под руку. Там же висел пистолет...
Доктор натянул на лоб зеркальце с отверстием и, приблизившись вплотную, посмотрел в глаза, в нос, и лишь потом ощупал все вокруг уха, заглянул внутрь. Все наскоро, будто спешил куда.
– Понятно, – заключил. – Что произошло?
– Катапультировался, – не сразу признался Герман, решив, что скрывать, кто он и откуда взялся здесь, не имеет смысла. – Лопнул сосуд, у меня такое уже было...
– Что значит – катапультировался? – или прикидывался, или на самом деле не понял Иван Ильич.
– Прыгнул с самолета. Вынужден был оставить борт...
– Откуда? – изумился тот, словно впервые слышал о самолетах и прыжках.
– Из боевого, военного самолета. Он оборудован специальным приспособлением – катапультой, – наблюдая за доктором, стал объяснять Герман. – Чтобы пилот успел покинуть машину в критической ситуации. Военный истребитель имеет высокую скорость...
– Что вы мне рассказываете о самолетах! – возмутился он. – Я их много раз видел. Самолеты летают очень быстро, очень высоко и издают при этом сильный неприятный звук... Лучше объясните, зачем прыгали? Вы что, с ума сошли? Это же очень опасно!
– Но я же с парашютом, – Шабанов никак не мог понять, дурака валяет этот доктор или на самом деле настолько не от мира сего, что видел самолеты лишь высоко в небе.
– А, парашют знаю, слышал! И все равно, зачем нужно подвергать жизнь такой опасности?
– У меня кончилось топливо...
– Как это понимать – кончилось топливо? – Он выпучил глаза. – Топливо, это же дрова...
Шабанов не считал себя тонким психологом, впрочем, как и физиономистом, однако сейчас вдруг уверился, что Иван Ильич не прикидывается, а на самом деле обескуражен и поражен словами пациента.
– В самолетах вместо дров используется керосин, – терпеливо объяснил он. – Так вот, у меня он и кончился...
– Керосин я знаю, это хорошо! – вдруг одобрил и обрадовался доктор. – Это уже прогресс... Знаете, молодой человек, однажды я ехал на поезде. Тогда был совсем еще маленький, но хорошо запомнил. Поезд тащил паровоз, такая большая черная машина, которая работала на дровах и испускала очень много пара. И сейчас подумал! – Он засмеялся. – Неужели и самолеты летают, сжигая дрова?
– Нет, они работают на бензине или керосине. – Шабанов разговаривал с ним как с ребенком. – Мой самолет был реактивным. Это такие двигатели, которые разгоняют машину до сверхзвуковой скорости...
– Постойте, постойте! – перебил он. – Но почему за самолетами тянется пар, как за паровозом?
– Это инверсионный след! Двигатель выделяет тепло, а в верхних слоях атмосферы очень холодно, настоящий мороз. И получается облако...
– Конденсат влаги, это я знаю! Вы смелый человек. Прыгнуть с такой высоты... В моей практике первый случай!
Герман прикусил язык, неожиданно вспомнив Агнессу, которая занималась молекулярной оптикой – направлением в науке, о котором даже он, имеющий хоть и военное, но высшее образование, знал смутно и не мог даже точно сказать, к чему оно относится – физике или химии.
А этот доктор будто бы не имеет представления, на каком топливе летают самолеты...
Пауза заставила его вернуться к здоровью пациента.
– Ну-с! И когда же почувствовали боль?
– Четыре дня назад...
– Почему сразу не обратились за медицинской помощью?
Шабанов чуть не сказал, что не знает даже, где находится, в какой географической точке, в каком государстве, не то чтобы искать врача...
– Вот, обратился, – проронил он. – Первая возможность...
– Слишком поздно, молодой человек! – будто уже справку о смерти выписал. – Вы что, сами не чувствуете дурной запах?
– Откуда дурной запах?
– От вас! Из вашего уха! – Доктор принюхался. – Я сразу же почувствовал, идет процесс разложения тканей...
Герман обоняния не терял и дурного запаха от себя не чуял. Иное дело, воняла «принцесса» в НАЗе, и этот плут и хитрец сейчас на нее и намекал. А может, вообще явился проверить, жива она или нет...
– Это очень серьезно, молодой человек! Вы можете потерять не только слух, но и жизнь. – Иван Ильич застрожился, видно, припугнуть хотел. – Я с такими случаями вообще не сталкивался! Такое страшное заболевание! И как вы допустили? Сейчас придется сделать компресс... А ну, покажите ноги!
Разувшись и подтянув штанины, Шабанов поставил пятки на соседний стул и принялся разматывать бинт. Доктор увидел лодыжки, покачал головой.
– У вас еще и ожог! А это откуда?
– Тоже от катапульты, – сдержанно сказал Герман.
– Да что же это такое – катапульта?! Вы же изуродовали себя!
– Сам виноват, ботинки не зашнуровал...
Пулевые ранения доктор осмотрел молча, так же быстро и вынес вердикт:
– Нужна срочная госпитализация! Собирайтесь!
Шабанов откинулся на спинку стула, сказал определенно:
– В госпиталь не поеду! Лечите здесь.
– То есть как – не поеду? Вам необходимо очень серьезное и долгое лечение, под постоянным наблюдением, – он достал из саквояжа аэрозольный баллончик, опылил раны и ожоги на ногах. – Одевайтесь!
«А ху-ху, не хо-хо, доктор? – усмехнулся про себя Шабанов. – Может, поговорим о молекулярной оптике?»
Но вслух сказал:
– Если можете помочь – помогайте здесь.
– В этих условиях? – возмутился Иван Ильич. – Без специального оборудования и препаратов?.. Даже извлечь пулю нечем! Впрочем, и в лазарете нечем... Я никогда не видел пулевых ранений... Мне сообщили, обыкновенное воспаление среднего уха. Я практически ничего не взял с собой!
– Кто сообщил?
– Лев Алексеевич!.. А его! – Он сделал страшные глаза, словно сообщал великую тайну. – А его просила сама Агнесса!.. Что я отвечу им? Бросил вас с таким тяжелым заболеванием?
– Спасибо за заботу, Иван Ильич. – Шабанов натянул ботинки. – Мой поклон Льву Алексеевичу... ну и вашей Агнессе. Я остаюсь.
Он сломался, стал растерянным и беспомощным, чем опять пробудил сомнения.
– Хорошо... Ваша воля... Попробую доставить сюда кое-что... А сейчас могу сделать лишь согревающий компресс... Право же, ничего с собой нет!
– Компресс так компресс, – согласился Герман. – Если он поможет...
Доктор вынул листок промасленной бумаги, положил на нее большой клок ваты, обильно смочил ее
