Он орал, бесслезно плакал и давился невидимыми слезами. А Шабанову не хотелось утешать – наоборот, подкатывало какое-то ярое, мстительное озлобление.
– Зато мы теперь квиты! – сказал он. – Ты первый меня обманул!
– Я?! – взревел Олег. – Я обманул?!
– А помнишь клетку с медведем?!
Товарищ Жуков вскочил, выпучил глаза, вытянул губы трубочкой.
– Ничего себе – вспомнил! И сравнил!.. Да я уверен был – медведя там нет!
– А он оказался в берлоге!
– Но я-то не знал! И был уверен!
– И все равно! Медведь оказался в клетке!
Он сел и замолчал, уставившись на свои побитые ноги. Шабанов выждал минуту – солдатики уже спустили в котел макароны и теперь валили туда тушенку из банок, забросил на всякий случай автомат за спину и подошел к ним, выбрал миску из посудного ящика побольше и подставил.
– Наваливай!
– Дак еще не сварилось, – сказал солдатик, осматривая Германа. – Погодите немножко...
– Жрать хочу, наваливай! И побольше! – достал две ложки.
Повар удивленно хмыкнул, взял половник и зачерпнул макарон.
– А вы откуда? – спохватился. – Из какого подразделения?
– Вон из того! – Шабанов кивнул на обломки.
– Из спецназа, что ли?
– Из спецназа, наваливай!
– Дак мы не кормим спецназ. Вы отдельно!..
– Я кому сказал?!
Солдатик навалил миску до краев, она палила руки, но Герман вытерпел, донес и поставил на бревно. Товарищ Жуков демонстративно отодвинулся, отвернулся и стал смотреть, как воин с мотопилой пытается завалить толстую ель.
– Бери ложку и давай! – сказал Шабанов. – А то не останется.
Обманутый, насмерть обиженный кадет и ухом не повел. Макароны действительно не доварились, клейкое тесто приставало к зубам и комом становилось в горле, но он все равно ел и не выбирал мясо, черпая все подряд. Когда в миске заметно поубавилось, Олег все-таки взял ложку, но вдруг бросил ее и заматерился.
– Ну кто так пилит, а? Ну кто так тебя учил?! – Он подбежал к солдатику. – Ты же сейчас на нас елку завалишь! Надо же сначала посмотреть, в какую сторону наклон кроны, остолоп!.. Руки тебе оторвать!
Выхватил пилу, глянул вдоль ствола, зашел с другой стороны и в полминуты уложил дерево на землю. Сунул воину инструмент, подтолкнул в спину:
– Вперед, служивый!
Пошел было назад, но тут заметил сучкоруба, поглядел, как тот неумело тяпает по ветвям, покачал головой и направился к нему отнимать топор...
Назад в инфекционное отделение его не взяли. Дежурила та же самая халда в приемном покое и, едва заметив на пороге Шабанова, вскочила, выставила руки:
– Куда? Назад! Ты здесь не лежишь! Тебя выписали! Иди, иди!
– А здорово я тебя тогда? – Он рассмеялся и сдернул с нее повязку. – Ты проверила? Ну что меня... это?..
Сестра отскочила, покраснела от возмущения – не привыкла к такому хамскому обращению – и стала красивой. Герман сделал ей «козу» и подался на улицу.
В хирургическом пропустили на этаж, однако тут его остановила постовая – опять та объемная, что уводила в особняк с решетками: менялись через двое суток, и как раз подоспели к его возвращению.
– Больной! А ты у меня переведен! Ты у меня в списках не значишься!
– Моя палата! Там моя генеральская палата! – Он постучал гермошлемом по столу. – Я там лежу!
– Ничего не знаю! От нас ты выписан.
– Записывай снова!
– А больше ничего не хочешь?
Герман понял, что канителиться с ней бесполезно, прорвался сквозь заслон и побежал в холл – сестра за ним.
– Ты что? С ума сошел? А ну вернись, больной!
– Вот именно – больной! – Шабанов погрозил гермошлемом и рванул дверь. – Значит, должен лежать!..
Место оказалось занятым. В его кресле сидел пожилой человек, уютно завернувшись в его же стеганый барский халат. И компьютер сняли...
Постовая извинилась перед ним и захлопнула дверь, оглядела Шабанова.
– Что у тебя под фуфайкой? А ну – покажи!
– Казенная пижама! – Он распахнул полы.
– А под пижамой?
– Тело!
– Не про тело спрашиваю! Что у тебя там выпирает?
– Это?.. Не скажу!
– Ну-ка иди отсюда! – зашептала грозно. – Сейчас охрану вызову! Может, ты бомбу принес?
– Ну и дура...
– Все равно иди! Ты же из инфекционного! Там карантин по гепатиту! Натаскаешь заразы!..
– У меня постельный режим! – Он показал ногу. – А не понос!
– Ничего не знаю! Где был – туда и иди! Немедленно убирайся!
Он выскочил на лестничную площадку и кинулся в ординаторскую. Хирург оказался на месте, оторвался от рентгеновских снимков, снял очки.
– Товарищ подполковник, как это называется? – пошел в атаку Шабанов. – Я после операции, а меня – в инфекционное! Запирают на замок с гепатитными!
– Садись, Шабанов, и успокойся, – хирург демонстрировал свое хладнокровие. – Ты что, с полетов и сюда?
– Я из инфекционного сюда!
– Зачем же гермошлем?
– Чтоб микробы не доставали! – выразительно проговорил он. – Очень удобно! Вместо марлевой повязки.
– Это я понял... Покажи-ка ногу!
Почему-то они все стали называть его на «ты», а еще недавно были вежливыми, обходительными, будто и впрямь с генералом обращались. То ли они действительно поставили ему диагноз, то ли история приключившаяся стала общеизвестной и потерялась всякая таинственность вокруг его фигуры, прозрачный стал, свой в доску.
– Видишь, операционный шов у тебя зажил, – умиротворяющим тоном заговорил хирург – будто колыбельную пел. – Никаких последствий не наблюдается, мышца работает отлично. Так что ты годен к строевой! Можешь плясать вприсядку. И у меня нет никаких оснований держать тебя в отделении...
– Нет, погоди! – оборвал его Шабанов. – Ты сам недавно был в шоке! Рана за сутки заросла! Тебе что, неинтересно? Это же феномен!
Фамильярное обращение хирургу явно не понравилось, но он стерпел, развел руками.
– В практике встречаются такие случаи... Один на десять тысяч. Физиологические особенности организма.
– Ну ты даешь!.. Значит, науке неинтересно, почему у одного быстро заживает, другой месяцами лежит?
– Мы не занимаемся наукой. У нас лечебное учреждение, чистая практика.
– Понял!.. А где этот, козлобородый? Бегал тут такой, с востренькими глазками?
– Не знаю такого...
