– Не о том я, товарищ полковник...
– Что касается твоих приключений?.. На этот счет есть особое мнение. Ты же был на месте катастрофы, летал над всем районом... И я был, прочесали на вертушке вдоль и поперек всю территорию – нет ничего. Ни хуторов, ни горнолыжных баз, ни тем более поселков, о которых ты говоришь. Так, встречаются охотничьи зимовья, землянки... Сам видел. Но если б что-то было, все равно как-то проявлялось, оставались бы следы жизнедеятельности... Главный конструктор отбил какую-то зону, какие-то параметры показывал... Ну и что?
– Я очевидец! Я там был! И хочу, чтоб мне верили!
– Не горячись, Герман Петрович. – Ужнин похлопал его по плечу, чего вообще раньше не допускал. – Я тоже кое-что видел... Летающие шары, эллипсы и даже что-то наподобие тыквы. Ну и что?
– Но мне удалось самому полетать в этой тыкве! Ну как иначе я мог за несколько часов облететь весь земной шар? Видел торнадо в Атлантике, наш танкер...
– Стоп! Об этом больше ни слова!.. А то тут некоторые высказывают предположение, что ты косишь. Твой лечащий врач так уверен в этом!
– Ну да, у него все косят! Все здоровы – один он больной. Какой смысл мне косить, прикидываться, товарищ полковник?
Ужнин заговорил со смехом, вроде бы в шутку, но та доля правды была настолько большая, что ничем не прикрывалась.
– Смысл в твоем положении есть, они считают. Закосить – и на пенсию! По инвалидности, полученной во время выполнения служебных обязанностей. Что получается? – Он загибал пальцы. – Основная будет вполне приличная – раз, еще такую же доплату можно высудить с Росвооружения – два. И чуть поменьше – с НПО. Три! Да это две моих зарплаты!
– Кто так считает? Этот жирный боров?
– И не только...
– А он не рассказывал, как получил тортом по роже?
– Да слышал я, – уклонился командир. – Тоже мне, герой... Кино насмотрелся, что ли?.. Закосить тебе не удастся, Шабанов, на это не рассчитывай. Государство на тебя такие деньги потратило! Отрабатывать придется... Полетаешь, покомандуешь полком – а как ты думал?
– Хочу домой, – тихо проговорил он. – На берег Пожни... Там сейчас черемуха цветет...
– К сожалению, отпуска дать не могу, – заявил Ужнин. – Потом отдохнешь... А родители к тебе летят. Вызов через часть сделал, дорогу оплатил... Завтра будут здесь.
С первой же минуты, как только отец с матерью вошли в палату, Шабанов почувствовал, что их уже посвятили в суть дела, возможно, обработали соответствующим образом, потому что батя поставил тяжелые сумки на стулья, осмотрелся и сказал:
– Ничего себе, лежит тут как барин! Кругом дел по горло – он лежит, бугай колхозный! Руки-ноги есть – летать надо! А он полеживает...
– Ну не ворчи, – сказала ему матушка. – С порога и заворчал сразу... Открывай сумки, доставай гостинцы.
В последний раз Шабанов приезжал к родителям, когда еще служил в Подмосковье. Батя уже тогда судился со своими обидчиками, и все разговоры сводились к слушаньям, процессам, решениям, протестам и так далее. Он крыл юридическими терминами не хуже завзятого адвоката, на память приводил содержание десятков статей из самых разных кодексов, и взгляд его горел точно так же, как во время испытаний махолета. Он по-прежнему не умел ни хитрить, ни скрывать своих чувств, за что «попадал на деньги», «забивал стрелки», где его еще больше «обували», выступал гарантом за чьи-то кредиты, а его потом «кидали» – языком современного бизнеса он тоже оперировал с блеском. Пока матушка накрывала стол из домашних припасов, батя докладывал о своих делах.
– Маслозавод я вернул, – сообщил он с гордостью. – Сейчас возвращаю автобазу и завод железобетонных изделий. Они думают, опустили Шабанова! А я как феликс, из пепла восстал!
– Феникс, – между делом и привычно поправила мать.
– Да какая разница!.. Собираюсь сделать теперь открытое акционерное общество и привлечь иностранные инвестиции. Итальянцы готовы возить мои кисломолочные продукты самолетами. От кефира так вообще балдеют!.. И, кстати, разговаривал сегодня тут с одним полковником... фамилия такая стремная и зубы вот так! Как его?..
– Харин, – подсказал Герман.
– Во! Зам по тылу. Так он тоже заинтересовался. Оказывается, в армии с маслом проблема. А солдат должен есть масло, каждое утро двадцать грамм отдай и не греши. Так мы уже начали с ним переговоры по бартеру. Я ему дешевое масло, по себестоимости, а он мне – новые КамАЗы с бочками. Знаешь, у них есть дезактивационные машины, копия молоковозов, та же пищевая нержавейка, перекрасить, и все дела. Правда, они на колодках стояли лет по восемь, все резинотехнические детали надо менять, но ведь в полцены мне получается! Автобазу мою растащили, разграбили, половину парка за долги отдали...
Шабанов слушал его, не вникая в смысл сказанного, и медленно наполнялся радостью: так же зажигательно батя излагал свои мысли по поводу доработки конструкции махолета. И матушка ничего не возражала, хотя взглядом говорила, мол, слушай, слушай, но не верь. Все не так...
Потом они сели по-семейному за стол, и Герман набросился на домашний сыр с перцем и ветчину, изготовленную лично отцом. Вообще-то эти продукты были не типичные для тверской деревни, никто там ничего подобного не делал, обходились пищей простой, без всякой переработки, но после войны в глухих деревнях появились сосланные из западных областей прибалты и немцы. Говорят, они и научили местных. Те же, как водится, превзошли учителей и стали делать деликатесы со своими поправками, из экологически чистого сырья, и батя гнал теперь свою продукцию колбасного цеха за рубеж.
Матушка вдруг спохватилась, достала из сумки термос с молоком и каравай черного хлеба, испеченного в своей печи. Правда, молоко уже не было парным, и хлеб за дорогу остудился, причерствел, но это был тот самый бальзам, пролитый на душу...
А батин голос создавал полное ощущение, будто они сидят дома – не в районном центре где-то в Забайкалье, чуть ли не во дворце, а в родной деревне, в старой бревенчатой избе.
– Я тебя научу, как делать. Ты их не особенно-то слушай, сейчас в людях правды не найти, врут, изгаляются. Были мы тут у врача твоего, толстый такой человек... Говорит, ты под дурака закосил, чтоб пенсию тройную получить...
– Да ведь не правда это, – вступилась мать, – придумал он...
– Погоди, мать! Если тебе положена тройная – не отступай, бери тройную!
– Он еще летать будет! – запротестовала и замахала руками матушка. – Что городишь-то? Какая пенсия – молодой парень! Это он по себе судит, врач-то. Он бы пошел, а Германке что на пенсию уходить? Пусть летает!
– Я ж не против! Но если признают болезнь – бери тройную, Герман! Говорят, вы за один полет столько здоровья сжигаете, сколько топлива – одинаково. Этот харю наел в госпитале, сидит на земле и дохнет от зависти – кто-то больше его пенсии получит! Не отступайся, Герман, если что, дави! Суды все продажные, но встанешь на своем – никуда не денутся.
– Чему ты учишь, Петя? Ему еще летать – не перелетать...
– Мам, там черемуха на Пожне цветет? – перебил их Шабанов. – Я же к вам собрался, а Ужнин вызвал...
– Как же не цветет? Нынче особенно сильно цветет, аж голова кружится, как выйдешь на берег.
– А вы где больше обитаете, дома или в райцентре?
– Сейчас больше дома, сынок. В прошлом году снова корову взяли, двух поросят растим...
– Который час? – вдруг спохватился батя. – Я же договорился пойти на склады, машины посмотреть... С этим, как его? Ну фамилия такая...
– Харин, – подсказал Герман.
– Ну, Харин! Я побежал, а вы тут сидите! Ужинайте без меня, не ждите. Я как чуял – печать с собой взял. Если что, договор заключим...
Когда отец убежал, матушка помолчала немного, подняла отчего-то виноватые глаза:
– Плохи дела у нашего отца, – проговорила тихо. – Хорохорится он, да что толку?.. Маслозавод и впрямь
