– Ну ладно, займи мне тридцатку. Хочу торт купить. Запомни, я сладкое люблю и острое. Потому склонен к полноте.
Алина отыскала свою сумочку, дрожащими пальчиками достала деньги. Шабанов спрятал их в карман и взялся за дело. Он вытащил из-под себя плед, аккуратно расстелил и стал выстригать ножницами шкуру тигра. Алина смотрела с ужасом, однако молчала. Толстое и рыхлое сукно, тем более смоченное вином, поддавалось плохо, да и ножницы оказались тупыми, так что он трудился минут пять, прежде чем вырезал все целиком. Полюбовался шкурой, аккуратно скатал в рулон, обрезки сложил в кучку.
Алина не издала ни звука, и ни один браслет не брякнул ни на руках, ни на ногах...
– Я тебе как-нибудь новый куплю, – пообещал уже от порога. – Чтоб можно было накрываться, когда холодно, а можно на стену повесить, как коврик. Там нарисовано озеро такое, а на нем лебеди плавают, черные и белые, все вместе...
13
На следующий же день он сходил в магазин, выбрал торт, расписанный масляным кремом, спрятал его в тумбочку и стал ждать понедельника. Жил все дни в предвкушении мести, исправно ходил на все прописанные ему процедуры: электросон, расслабляющий массаж и ванны, однако никаких таблеток не глотал, в том числе и витамины. И вот когда по «веселому» отделению пошло стадо белых гусей с обходом, выставил торт на тумбочку и скатал с полу ковер.
Когда маленький генерал втащил в его палату всю свою свиту и, источая запах «принцессы», стал выслушивать доклад толстяка и его заключение, что больной готов к выписке, Шабанов не спеша взял торт, подошел к лечащему врачу и размазал по его физиономии.
Эскорт генерала замер, затаил дыхание, в палате стояла полная тишина.
– Видишь, это совсем не смешно, – сказал Герман толстяку. – Никто не смеется. А ты говорил... Потому что каждый сейчас думает: «Хорошо, что не мне досталось».
Переступая через куски и ошметки торта на полу, доктора так и удалились в полном молчании. А Шабанов убрал все с пола, протер его тряпкой, расстелил ковер и стал ждать выписки. Прошел час, другой, третий – никто не являлся, в обед выяснилось, что с довольствия не сняли. А слух об эксцессе в «веселом» распространился по госпиталю мгновенно и уже перед ужином долетел до Алины. Всю неделю она не показывалась на глаза и домой ходила кружным путем, через КПП, а тут пришла в палату, заперла за собой дверь и присела возле кровати. Шабанов все еще ждал выписки, собрал вещи – гермошлем, ручку управления МИГа и тигровую шкуру, вырезанную из пледа, завязал их в тельняшку и лежал с книжкой, оставшейся от товарища Жукова.
– Ты сделал это из-за меня? – спросила она с надеждой. – Никто ничего не понимает, но я-то знаю, из- за меня?
– Нет. – Герман спрятал книжку под подушку и перевернулся на бок. – Просто я хотел показать ему, что унижать человека – это не смешно. И вообще в нашем мире уже не осталось ничего смешного и веселого.
– Значит, из-за меня! – обрадовалась Алина. – Он меня тоже унизил!.. Знаешь, не надо на мне жениться, не хочу быть крестом на твоих плечах. Только скажи, ты отомстил за меня?
– Я эгоист, за себя мстил.
– Спасибо, – сдержанно проговорила она и встала. – Меня наверное, уволят. Просчитают, кто был причиной, и уволят... Ну и ладно. Теперь мне не страшно.
На следующий день к полудню явился Ужнин...
Шабанов обыкновенно видел его собранным, сосредоточенным до непроницаемости и озабоченным, поскольку встречаться приходилось больше всего в служебной обстановке, когда командир полка ставил задачу или, наоборот, спрашивал за ее выполнение. По хладнокровию и выдержке он был настоящим летчиком, способным воевать. Дело в том, что в авиации, особенно в последнее время, появилось много людей, великолепно владеющих летным мастерством, но совершенно не приспособленных к боевым действиям по своим психологическим данным – эдакие пилоты-спортсмены, летающие на истребителях или штурмовиках. Впервые они, как вид, обнаружились в Афганистане, а потом в Чечне среди вертолетчиков. Это был опасный для любой армии вид, поскольку внешне на земле они почти ничем не выделялись, но в воздухе, в боевой обстановке, когда следовало выполнять поставленную задачу или принимать самостоятельное решение, эти пилоты оказывались не боеспособными из-за мягкости характера или неодолимой в сознании опасности быть сбитым и плененным.
Ужнин прошел Афган, по горло навоевался и стал от этого не мягче, не добрее, а, напротив, еще жестче по той причине, что преодолел главный барьер воина – перестал бояться смерти... В нем угадывался большой военачальник еще и потому, что он умел строить отношения, а не отдавать их на волю стихии. Он относился к суровым командирам, не терпящим панибратства или даже семейной, товарищеской (не говоря о дружеской) взаимосвязи с подчиненными, и потому был одинок в Пикулино. По крайней мере, было известно, что он не пьет водку ни со своими заместителями, ни с начальником штаба даже по праздникам и проводит их, в том числе и день рождения, с женой, сыном и родственниками, если те приезжали из деревни.
Но когда выезжал в округ, где у него были друзья, расслаблялся, позволял себе вольности, и лишь на это можно было списать его жизнерадостный, непривычно возбужденный вид, когда Ужнин ввалился к Шабанову в палату.
– Ну, здорово, майор! – сказал от порога. – Лежишь тут, загораешь? Ну правильно, а кому сейчас легко?.. Тебе звание восстановили, слыхал? Так что возвращай старые погоны... Но это не все! Знаешь, зачем я прилетел в округ? За это дело надо бы даже выпить... Представление на тебя привез. Откровенно сказать, не наша инициатива, Росвооружение подшевелилось... Затребовали из Главного штаба представление к Герою России. Ты понял, да?
– Несколько дней назад маркитант меня посадить грозился, – сказал Шабанов. – А сейчас в Герои?
– Времена быстро меняются, Герман Петрович! Они же нос по ветру держат. Сначала им было выгодно спрятать свои грехи и тебя. Теперь, наоборот, дать Героя, и все спишется... Рынок. Конъюнктура! Нам в этом никогда не разобраться... Ну, Героя тебе однозначно не дадут, но Орден мужества – сто процентов.
– Интересная информация, – задумчиво проговорил Герман. – Даже не знаю, как к ней относиться...
– И это не все! – рассмеялся Ужнин. – Пошла полоса везения!.. Знаешь, я в последний момент вдруг подумал, а почему бы не попробовать еще раз? И вместе с представлением подсунуть еще одну бумагу?.. Подсунул, а командующий подмахнул. Так что ты теперь мой начальник штаба!
– Действительно, везуха поперла...
– По жизни всегда так и получается, – согласился полковник. – Но ты особенно не радуйся, будешь у меня летающим начальником. Маркитанты раскручиваются, восемь машин пригнали в Пикулино, надо разгонять теперь по всей Юго-Восточной Азии. Не пацанов же посылать с сотней часов налета...
– Да я ведь МИГаря уронил, товарищ полковник...
– И хрен с ним, сказали маркитанты. Вот если бы не уронил, и, не дай бог, стало известно, кому эти МИГари с «принцессами» продали, тут бы нас опустили ниже некуда. Это ведь только сейчас стало известно, какая охота идет! Особый отдел не дорабатывает. И не только наш, но и в центре мух ловят. Отследили же эти машины... Но ты посмотри, какое изделие! К нам сейчас поступает два новеньких тридцать первых МИГа с «принцессами», один будет командирский. Главный конструктор, кажется, наконец-то убедился, какое детище родилось у него в НПО... Кстати, наши друзья в Индии ждут товар.
– Значит, мне предстоит еще одна попытка?
– Кому еще, майор? Ну, не мальчишек же посылать!.. На сей раз погоним с тобой в паре и по другому маршруту.
Шабанов походил от окна к двери, сдерживая рвущийся наружу протест, уже превратившийся в назойливую «зубную» боль, сел рядом с полковником: вместо товарища Жукова никого не подселили, и теперь все приходящие садились на кровать.
– Почему мне никто не верит? – спросил больше самого себя.
– С чего ты взял? У командования полка и в округе к тебе доверие полное, – не согласился Ужнин. – Иначе бы не рассматривали вопрос о награждении, повышении... Сам знаешь.
