Я знаю, не догонишь.
Андрей вырвал руку и помчался за конем. Альбинка осталась стоять, улыбаясь и глядя с интересом.
Около получаса Андрей бегал по лугу, спотыкаясь о кочки, падал в льдистый снег, но жеребчик не останавливался.
Когда сумерки опустились на луг и там, где недавно горела заря, осталось холодное, бирюзовое свечение, Андрей сел на землю и уронил руки, а жеребчик, которому, видно, надоела игра, неторопкой рысью направился в лес. Спиной Андрей чувствовал, как Альбинка медленно подходит к нему и смеется – негромко и совсем невесело. Когда она была в сажени, Андрей резко вскочил и пошел во мглу, широко отмахивая руками.
– Постой! – Альбинка догнала его. – Не сердись на коня… Я тоже телку свою не нашла, хоть домой не ходи… Зато тебя дождалась!
Андрей остановился. Она смотрела снизу вверх и будто тянулась к нему. В глазах отгоревшей зарей светилась тихая печаль. А росные ее волосы схватились ледком – белым, словно молочные брызги. Андрей тронул их рукой, и лед мгновенно растаял, засверкали прозрачные капли…
– Идем! – позвала она и потянула за руку. – Идем, я что-то тебе покажу!
Возле скирды она встала на колени и принялась выдергивать слежавшееся сено.
– Давай! – подбодрила она. – Скорее, пока не замерзли!
Андрей послушно опустился рядом, выдернул один клок, другой, стал захватывать побольше, отшвыривая сено в сторону. Скоро там выросла целая копешка, а они, веселясь, толкали друг друга и углублялись в основание скирды. Руки были исколоты, но боли не чувствовалось. Потом сделалось тесно в узкой норе: они едва втискивались, чихали от пыли и смеялись. Было совсем темно и душно, однако руки неожиданно наткнулись на жерди. Альбинка завизжала от радости и, скользнув вперед, куда-то исчезла.
– Сюда! Сюда! – услышал Андрей ее голос, словно из подземелья.
Он нащупал лаз и оказался под стожарами, как в шалаше. Можно было стоять на коленях, и впереди еще ощущалось пространство.
– Аля? – тихо позвал он.
– Нужно закрыть лаз, – прошептала она, возникая из темноты. – Чтобы не выстудить. Тут с лета тепло осталось…
Он послушно заткнул ход сеном и на ощупь вернулся обратно.
– Тихо, – предупредила Альбинка. – Чуешь, летом пахнет…
Андрей лег, закрыл глаза и увидел теплый июльский вечер на полосе, далекие дымы костров, поднятые в небо дышла телег. Сумерки уже опускались на землю, в прибрежных кустах запели ночные птицы, и вместе с прохладой терпко запахло луговым многоцветьем. Прокаленный зноем воздух был чист и легок, и можно было не дышать: кружилась голова и тело потеряло вес. Казалось, стоит оттолкнуться – и полетишь над землей.
Видение лета было реальным и одновременно походило на сон.
Андрей бежал по лугу, делая огромные скачки, и замирало сердце от полета. Хотелось кричать, но от восхищения горло сдавливал горячий спазм. Не осознавая, какая сила несет его над землей, он свято верил, что в природе ничего худого не произойдет и сила эта не уронит его, не сбросит наземь…
И вдруг он увидел рядом Альбинку. Они держались за руки и летели. Давным-давно, в детстве, когда еще было не стыдно ходить за руку с девочкой, они бегали так по лугам и прыгали через ряды скошенной травы.
– Милый, любимый мой! – захлебываясь от ликования, шептала Альбинка. – Я знала! Знала! И ждала!..
– А мне было так печально, – признавался он. – И меня тянуло сюда!
– Это я звала! – смеялась она. – Иду и зову! Мне бы телку звать, а я тебя зову. Остановлюсь – кричу!
– Я бы тоже закричал, но не умею! Только подумаю крикнуть – голоса нет. И страшно почему-то…
– Вот мой венок! – Она совала в руки Андрею венок. – И ничуть не завял! Ты гляди, гляди – живые ромашки!
– Но я ничего не вижу!
– И меня не видишь?
– И тебя…
– Я тоже тебя не вижу! Где ты? Любимый мой!..
– Аля, Аленька…
И, заключенные в тесное пространство, они постигли его бесконечность…
Андрей слышал приглушенный звон удил и мерный хруст сена на конских зубах.
– Надо подпруги отпустить и разнуздать, – проговорил он, склоняясь к лицу Альбинки. Губы очужели, не слушались.
– Не уходи, – промолвила она. – Все обойдется…
Он высвободил руку из-под ее головы и хотел встать, но Альбинка обняла его за шею, сцепила пальцы, неслышно засмеялась:
– Не отпущу!.. Никуда он не денется, твой конь.
– Откуда ты знаешь?
– Я все знаю. Что было и будет.
– Откуда? – Андрей уловил в ее голосе пугающую уверенность.
– Помнишь, как мы ходили смотреть папоротник на Иванов день?
– Помню, – выдохнул он.
– Я нарвала цветов, а ты нет. Теперь я все знаю… Могу тебе всю судьбу рассказать.
– Зачем? – Он попытался вырваться из ее рук. – Я не хочу…
– Боишься? – засмеялась она и неожиданно горько вздохнула. – И я боюсь… Как подумаю, так и боюсь. Господи! Лучше жить и ничего не знать…
Они замолчали, и на слуху Андрея вновь встал звон удил и шорох сена. Жеребчик, видно, маялся, нагибаясь к земле, постанывал.
– Все-таки я схожу, – сказал он.
– Жеребчик твой не пропадет, – отыскивая в темноте его руку, прошептала Альбинка. – А я вот пропаду. Только выпустишь меня из рук – сразу исчезну.
– Но почему? – со страхом в голосе спросил он.
– Меня в твоей судьбе нет, – просто сказала она. – Я вижу – нет.
– Да почему же?! Почему?! – закричал он.
– Не знаю, милый… Я не знаю! – Она заплакала. – Жизнь такая путаная…
Андрей прижал ее к себе, словно дитя, глядя в темень широко открытыми глазами, сказал твердо:
– Выходи за меня, Аля. Сейчас же поедем к отцу. Поймаем коня и поедем. Я тебя на руках повезу. По всему селу проедем…
Она длинно всхлипнула и затихла. Он чувствовал ее горячее дыхание и слезы. И это наполняло душу торжественной силой…
– Хорошо, – не сразу согласилась она бесстрастным голосом и этим отпугивая его. – Хорошо, поедем… Но пока ночь. До–ждемся утра. И явимся вместе с солнышком…
Она съежилась, спрятала ноги под юбку. Он прикрыл ее своей тужуркой и стал слушать, как она дышит. Он вдыхал ее дыхание и чувствовал, как кружится голова. Откуда-то сверху сыпалась сенная труха, путалась в волосах, порошила лицо.
– И детей! Детей нарожаем много-много! – словно спохватившись, добавил Андрей. – Мальчиков и девочек.
– Сколько? – сонно спросила Альбинка.
– Не знаю… Наверное, девять. А лучше – одиннадцать!
– Лучше двенадцать, – согласилась она. – Спи, Андрейка, спи, любимый. Завтра взойдет солнце, и мы поедем…
Перед глазами колыхалось и плыло летнее знойное марево, в котором, изламываясь, летели какие-то
