Ничего, что не дождется и уедет таксист, получивший деньги сполна – найдется попутный транспорт; несколько хуже, если опоздаешь на самолет, но и это поправимо – можно сдать просроченный билет, добавить немного и купить новый…
Он поднялся с земли и тут же сел от резкой боли в мышцах: судорогой сводило ноги, первый признак обезвоживания. Кое-как размяв икры, Самохин двинулся дальше и скоро бы разошелся, но внезапный порыв ветра в спину опрокинул его, заставив встать на четвереньки. И только он разогнулся, как в кармане неожиданно зазвонил телефон, молчавший все это время и потому забытый.
Оказывается, здесь, возле зарытых бочек, была связь, причем, шкала уровня оказалась полной – значит, где-то не так уж и далеко есть большой населенный пункт или автомобильная трасса!
– Сережа, приезжай за мной, – без всяких предисловий попросила Саша. – Меня уже притомил этот твой костоправ!
Сам звонок и ее голос здесь, в зеленой безлюдной пустыне, звучали как-то нелепо и странно, поэтому он так же нелепо переспросил:
– Приехать за тобой?
– За мной, покровитель, за мной! – это уже был не каприз, а жесткое требование. – Звоню тебе второй день и едва дозвонилась! Почему ты не отвечаешь?
– Телефон молчал…
– Не ври, – совсем уж грубо сказала она. – Звонок проходил, а ты не отвечал.
– Что случилось?
– Он заставляет собирать эти проклятые черепки! А я не хочу! Это ужасный человек!
– Но сейчас я не могу забрать тебя. – растерянно произнес он, озираясь. – Я далеко от Москвы…
– Как это – далеко? Ты же сказал, уедешь в командировку не раньше вторника, а сегодня суббота!
– Я еще не в командировке, – совсем уж глупо стал оправдываться Самохин. – Мне нужно было слетать в Сибирь… Я сейчас в Сибири!
– Все равно приезжай! Я ушла от костоправа и сейчас у его соседки, у бабушки. Здесь даже автобусы не ходят!
– Хорошо, я приеду… Но не скоро!..
– Почему?
– Я заблудился! – неожиданно для себя признался Самохин и рассмеялся от этого. – Понимаешь, иду полдня и не могу выйти! Но выйду, потому, что уже появилась связь…
– Ты в лесу?
– Нет, в пустыне! В древней пустыне! Вокруг меня настоящие барханы, только покрыты мхом…
– Сережа, что с тобой?.. – в голосе послышался испуг, но в этот миг связь оборвалась.
На экране «хитрого», чувствительного и защищенного от прослушивания, телефона было пусто, светилась лишь шкала уровня зарядки аккумулятора.
Самохин подождал минут пять, покрутился на месте, но связь так и не появилась, и мало того, начало казаться, что звонка не было и он говорил сам с собой. Тогда пересиливая боль стреляющих в мышцы судорог, он поднялся на холм и там посмотрел на экран.
Шкала оставалась на нуле.
И все равно он еще некоторое время шел с телефоном в руке, хотя отлично понимал, что ветром радиоволны не наносит и сотовая связь или есть, или ее нет. Это могло означать помутнение рассудка, опять же от обезвоживания…
Но что-то уж слишком скоро – всего двадцать девять часов не пил воды. Правда, вчера сильно потел на подъемах…
В поддень ветер стал горячим, солнце ушло на юг и теперь обжигало плечи даже сквозь одежду, но Самохин теперь не останавливался, даже когда попадал в короткую тень, роняемую крутым увалом. Он еще мог идти быстрее, особенно на спусках, когда следовало лишь переставлять ноги, однако выбрал бредущий, размеренный и однообразный ритм, который не давал мышцам сильно напрягаться или расслабляться. Изредка на холмах он вскидывал видеокамеру и на ходу рассматривал прыгающий горизонт, пока на экране не замигал значок батареи.
И тоже очень уж быстро: обычно одной зарядки хватало часов на шесть непрерывной работы.
Или все это причуды энергетического канала – неожиданно принесенная ветром связь с возмущенным голосом Саши, до срока севший аккумулятор и это непомерное расстояние, которое он никак не мог пройти за вчерашний день?..
Выбранный медлительный ритм не только берег мышцы от судорог – укачивал чувства и не давал разойтись сознанию, а значит, и отчаянию, когда за очередным увалом оказывался следующий. Самохин уже ощущал признаки слабости – часто запинался, порой терял равновесие на спусках, и все-таки еще чувствовал силу, и была уверенность, что к ночи в любом случае выбредет из этой пустыни, поскольку весь день контролирует направление движения. Но под ногой вдруг что-то звякнуло и откатилось в молодую поросль. Он наклонился и поднял банку из-под маслин, брошенную вчера, и этого хватило, чтобы подкосились ноги.
Выходило, что он целые сутки шел по кругу.
Самохин стиснул зубы и не дал выкатиться наружу осклизлому кому отчаяния. Поборов судороги, он выбрал место поровнее и стал срывать мох, который незримо перевил короткими корешками, закрепил и спек в корку верхний слой песка, таким образом остановив его движение. Под этой коркой оказался сухой и сыпучий мякиш, рука без напряжения уходила по локоть, так что провалиться под землю здесь, наверное, было легко. Он освободил от мха ровный прямоугольник, вычерпал на четверть текучий песок и растянул над ним палатку прорезиненным днищем вверх. Вместо груза положил посередине банку с мясными консервами – ловушка для росы была готова, и если верить специальной литературе по выживанию, к утру должно набраться полстакана воды. Натянув свитер, он лег рядом, на моховую подстилку: пока еще тепло, можно было поспать несколько часов…
Он старался не думать о воде, сосредоточившись на том, как и в какую сторону двигался весь день, и мысленно еще раз пошел по пути, от двуглавого холма, где ночевал, однако мешали словно током пробивающие судороги в икрах и отвлекал какой-то далекий шум. Не открывая глаз, Самохин вслушался – кажется, это журчал ручей…
Точно! Вода откуда-то лилась на камни, а потом бежала между ними, издавая монотонный, характерный звук. Он вскочил, осмотрелся и снова лег, стиснув зубы. Никакого ручья здесь не могло быть, обыкновенные слуховые галлюцинации и стоит только поддаться, всю ночь будешь бегать на этот призывный шум.
Потом начнутся зрительные…
Он пролежал с закрытыми глазами несколько минут и осознал, что спит только потому, что увидел всадников на лошадях, скачущих по пустыне. Он знал сюжет этого сна, который повторялся всякий раз до мельчайших деталей, если начинал болеть желудок. Кочевники настигали его, распинали на земле, удерживая руки, ноги и голову, после чего плавили в котле олово и лили в рот. В детстве эта картина казни поразила воображение, и когда впервые заныла язва, а это случалось обычно по ночам, пришел этот страшный сон, настолько близкий к реальности, что он чувствовал смрадный дух степняков и их жесткие, безжалостные руки.
Вырваться было невозможно, и тогда он стискивал зубы, но их разжимали ножом и обычно расплавленный металл не обжигал лица и стекал, словно пот, тогда как желудок палило огнем. На сей раз олово жгло по настоящему, губы, рот, гортань – все горело. Самохин никогда не досматривал этот сон до конца и заставлял себя проснуться, но сейчас он лежал распятый на земле и сам глотал олово. Старые знакомые степняки и казнь были лучше, чем звенящий ручей, по крайней мере, боль не давала заснуть разуму и гоняться за призраками.
Это был первый приступ после лечения метеоритом, старания космического целителя пошли насмарку…
Смеющийся кочевник с блестящим лицом вылил весь ковш и отступил, а те, что держали руки и ноги, почему-то в испуге отскочили. Самохин вдруг увидел себя маленьким, грудным ребенком, лежащем на песке и кое-как завернутым в пеленку, и будто этого как раз и устрашились степняки.
Произошло какое-то раздвоение: взрослый Самохин смотрел на себя со стороны и точно знал, что плачущий от боли младенец, это он.
