убито 6 человек, срок — пожизненное заключение. Кассационная жалоба оставлена без удовлетворения!!!
Я бывал в кабинете замнача по режиму, когда Сипа повесился. В тюрьме говорят не повесился, а вздернулся, в чем разница, я не понимаю, но «повесился» никогда не говорят. Я просил не переводить Сипу в другую камеру, обещал следить за ним и впредь суицидов не допускать, зря просил, если просишь, на всякий случай всегда сделают наоборот. Костя Ганшин тоже при мне произвел попытку суицида, но его попытку посчитали мастыркой, ночью он разгрыз вены, полюбовался недолго на кровь и разбудил меня, попросил вызвать врача. Из-за Кости Ганшина меня никуда не водили.
В кабинете гудела лампа дневного света, одна из трех, средняя. Если бы я был замначем по режиму и у меня в кабинете лампа гудела, я бы ее разбил и дневальному или другому придурку, кто за лампы отвечает, в морду бы осколки вмял люминесцентные, нельзя же так, нервы лопаются, это не пустые слова. Живому человеку в тюрьме всё тяжело. Но для меня тяжелее всего самого тяжелого, я понял сейчас, вот эта лампа дневного света гудящая.
— Присаживайтесь, осуждённый.
— Да, начальник!!! Спасибо, начальник!!!
Обратился ко мне не замнач по режиму, а незнакомый майор. И сказал он не «осужденный», как все говорят, с ударением на втором слоге, а «осуждённый». Меж собой надзиратели нас сокращают, чтобы язык не напрягать сложным словом: не осужденные мы, а «осы», или «ПЖ», или «пыжи», но «осы» чаще, чем «пыжи». Откуда он такой взялся? Замнача по режиму в кабинете не было, а были вот этот незнакомый майор и врач, худой парень в белом халате, со стетоскопом на шее, и врача я раньше не видел. Может быть, майор был новым замначем по режиму или еще кем-то, а врач — новым врачом или еще кем-то, они не сказали, я не мог спрашивать, но я хотел спросить, для какой черт знает санитарии и стерильности врачу в табаком провонявшем и никотиновой липкостью в сто слоев запомоенном кабинете понадобился белый халат, вот о чем я хотел их спросить, вот что я хотел знать.
И почему все-таки я осуждённый, а не осужденный? Ведь у слова другой смысл появился, это как гудящая лампа — совсем другая лампа и даже вовсе не лампа по сущности своей, а пытка.
Я сел на табурет. Можно было на стул сесть, тоже в пол вмонтированный и тоже со скобой, чтобы наручники пристегивать, но стул новый, мало ли кому не понравится, я и без отбитых почек еле живу.
— Хорошая новость для вас, Иван Георгиевич.
Они думают, если бы не замкнутые за спиной руки, я бы от слов таких забыл, что я пингвин, и взлетел под потолок черно-серым полосатым вороном и начал каркать от счастья.
Хорошая новость?
Что такое, что за слова, почему он ко мне на «вы» обращается и по имени-отчеству?
И паузу держит, как актер, почему? Может быть, в юности он мечтал стать актером, ездил в Москву, поступал в театральное училище, прошел 1-й тур, на 2-м, на басне срезался, прочитал «Мартышка и очки» баснописца Крылова с выражением, как в школе в 4-м классе читают у доски, сказали ему, подготовьтесь получше и приезжайте на следующий год, а он озлился на жизнь и пошел на вертухая учиться. Или не поступал никуда, постеснялся, а юношеская мечта осталась, и он играет ведущие роли в театральном кружке или в команде Клуба веселых и находчивых, в Федеральной службе исполнения наказаний есть команда «Запретная зона», постоянный участник первой лиги КВН.
Или он ждет, когда я обрадуюсь, размечтаюсь о хорошем, а новость окажется пустышной или гадостной.
Витамин иногда обращается ко мне на «вы», «вам» говорит или «вас», но, когда говорит «вас», обязательно прибавляет «педераст», а если «вам», прибавляет «хером по губам», его такие рифмы веселят: «принес мыло вам, хером по губам» — это когда перед выводом в баню выдал четвертку мыла; «после вас, педераст» — перед камерой, когда возвращал с прогулки. Сдается мне, он с ума сошел, Витамин, нормальный не будет так дурить, побоится, что оскорбится полосатый и нос откусит, однажды уже остался у них без носа сотрудник, на прогулке слышал, дежурные вспоминали безносого, над фамилией его смеялись, потому что в тему фамилия — Хоботков.
— Хорошая новость для вас, Иван Георгиевич, вы и мечтать не могли. Попробуете угадать?
— Нет, начальник, не угадаю.
— О чем вы мечтаете больше всего?
О свидании я не мечтаю, мне не с кем видеться. Пересмотр приговора? Я не мечтаю о пересмотре приговора.
Может быть, майор хочет сказать мне, что депутаты Государственной думы проголосовали за введение смертной казни, приняли закон в 3-м чтении и меня расстреляют? Или нет, майор сказал «для вас хорошая новость», вряд ли смертный приговор — это хорошая новость.
Наверняка кто-то в Белом Лебеде мечтает умереть. Сипа хотел умереть, например. Сипа, как древние римляне, уверен, что Lutum поп omnia finit, со смертью не все кончается. Но пуля горячая, палач стреляет некрасиво — сверху вниз в первый шейный позвонок и чуть наискось в сторону левого уха. Так всегда в России палачи стреляли, чтобы мозги не разлетались и стены не пачкали и лицо целое оставалось, мало ли, обвинят, не того расстрелял, за деньги подменил одного на другого, всегда есть возможность эксгумировать и личность предъявить. Такая смерть мучительная очень, человек дергается, ногами пол пересучивает, кишечник урчит громко, такая смерть никогда не бывает мгновенной, глаза у застреленного не мутнеют часами. Хочу умереть, как чечен Иса, — на воздухе, задрав лицо в небо, поймав ртом дождевые капли. Но Иса намаз совершал и перед едой молился и, когда четки перебирал, губами шевелил, не понимаю, почему Всевышний к себе Ису не забрал после суда или на этапе хотя бы, а целый месяц заставил его мучиться в Белом Лебеде.
Может быть, война началась и полосатых вывезут в тайгу и заставят лес валить и на шахты вывезут добывать урановую руду, и касситерит, и асбест, и еще что-нибудь вредное? С общего режима и со строгого зэков отправят воевать, с особого и тюремного — на тяжелые работы.
Или все-таки расстрел? Попрошу тогда, чтобы на родине похоронили, тогда я согласен. Я хочу, чтобы меня на родине похоронили, на Южном кладбище в Петербурге, это мое единственное настоящее желание. Сижу сейчас усталый, лампой мучаюсь, помню о Косте Ганшине — и через час нет меня, то есть я, безусловно, существую, но лечу бестелесной плазмой по раскаленному серному продолу в ад или, если Сипа не ошибся, шаркаю тапками на 3-й Загробный Участок, в хар перезагружаюсь. А тело мое будет лежать рядом с теми, кого я люблю.
— Хорошая новость. Очень хорошая, Иван Георгиевич.
Ну не все же они сволочи. Вдруг майор из самой Москвы приехал, вдруг он не просто майор, а начальник пресс-службы, лицо у него непрыщавое, выбрит, изо рта не слишком воняет, в юности мог в летное училище поступать, лицо открытое, глаза ясные, морщины на лбу ровные, неужели хороший человек? Говорит «осуждённый», употребляет нормативную лексику. Но держит паузу.
Если хороший человек, зачем паузу держит?
О чем я не мог мечтать?
Я не знаю, ты скажи. Я не слышу, шевели языком. Говори!!!
Пересуд? Помилование? Внеочередное свидание? Пересмотр приговора?
Любой, кто в тюрьме сидит, мечтает о побеге, амнистии, о Чернобыле каком-нибудь поближе, о массовых беспорядках и полном бардаке в стране и во власти. Разного я наслушался, когда в Крестах сидел, когда дожидался комплексной стационарной психолого-психиатрической экспертизы в городской психиатрической больнице № 3 имени Скворцова-Степанова, когда дожидался повторной комплексной стационарной психолого-психиатрической экспертизы в Государственном научном центре социальной и судебной психиатрии имени Сербского. Те, кому светило пожизненное, мечтали, чтоб анархия в России и революция любая, безразлично какая; чтоб секс на свиданиях, когда жена приезжает, если жена не бросила, а если бросила или не было жены, то с невестой секс, а если и невесты нет, то разрешили бы списываться с заочницами, жениться и трахаться после росписи трое суток или без женитьбы разрешили, мало ли в стране дур, желающих испытать острые ощущения с арестантом; чтоб на тюрьму упал Тунгусский метеорит и тюрьма обрушилась, все погибли, кровавая жижа из-под кирпичей, а единственный зэк — тот, кто мечтал об этом, — выжил, плитой придавленного его откопали бы через месяц, пожалели, восхитились жизнестойкостью, присоединили к искусственной почке, вылечили гемодиализом и помиловали
