Чтоб тебя черти в аду заставляли член залупать и больше ничего бы ты не мог делать и думать ни о чем не мог, вот такая тебе вечная пытка.
— Нагнулся! Жопу показал! Присел! Еще! Еще! Рот открыл! Шире!
По голосу я могу отгадать, когда меня боятся. Лейтенант боялся, но не очень.
Я залупил, молча нагнулся, показал, присел, еще раз присел, еще, открыл. Шмонщица с размаху ударила линейкой. Очень больно, слезы. Зачем она бьет, у меня не встал, а она бьет. Молча, сука, бьет, без хеканья, дыхания не слышно, умеет бить, не напрягается.
— Осужденный Жилин, вы можете отказаться от ходатайства, тогда мы вас вернем на прежнее место отбывания срока.
Вот зачем она бьет. Когда мужчина голый стоит, грязный, голодный, с глоткой пересохшей от жажды, а ему еще и линейкой по члену, он ни от чего не откажется, побоится отказываться.
— Осужденный Жилин, вопрос ясен или нет? Вас обратно вернуть?
Это лейтенант меня спрашивает. Сказал «ос
Шмонщица дотянулась, ударила. Ну ты и сука, тебе никто не говорил меня второй раз бить, какая ты сука, чтоб тебе черти в аду линейкой этой били по… Я не знал, куда женщину можно больно линейкой ударить. Нет, по любому месту голому, если ударить линейкой, больно будет. Но чтобы как по члену, чтобы глаза от слез надувались, вроде нет у женщин таких мест. Я подумал, женщин в аду линейкой бить не станут, придумают другую пытку.
— Отвечай, Жилин.
— Спасибо, начальник!
Лейтенант как будто удивился, что я ему спасибо сказал. Наверное, другие спасибо не говорили.
— Одежду отдай, начальник. Холодно.
— Лицом к стене.
— Да, начальник!
Одежду не отдали, поставили в бокс.
В обыскную провели Якута.
Я услышал, как он отказался ехать, потребовал вернуть в Белый Лебедь. Громко отказался, поэтому я услышал. Его били, он выл, но звуки ударов были громче его вытья.
Якута выволокли в коридор, бросили перед этажной решеткой, руки скованы за спиной. Он лежал, голый, на бетонном полу, пока не очнулся. Он встал на четвереньки — синий, безумный, бросился на решетку, боднул.
Хорошо, что я не отказался от ходатайства.
К вечеру отдали одежду.
Вывели во двор и поставили лицом к побитой черной гнилью стене. Я вспомнил, что про труп так и не спросили и на дознание никого не увели.
Неужели смерть скоро?
8
— Справедливо будет устроить пересуд. Не страшный суд, это хлопотно и долго, а пересуд — быстрый, технический, без бюрократии, чтобы хар с самого начала не пустовал. Отбор в ад и рай также пора упорядочить, а то в последнее время конкурс чересчур ужесточили. Я понимаю объективные трудности, но перегибы одобрить не могу. Раньше дал горбушку голодному, покаялся в Прощеное воскресенье, умер в Страстную пятницу — и открыта тебе дорога в рай. Или, наоборот, всю жизнь милостыню подавал, ближних любил и дальних, не закапывал богатства, но тысячу добродетельных дел перевесила детская слезинка — и снисхождения не жди, в ад гремишь костями переломанными, сера сжигает легкие, выплевываешь кровавые пленки на раскаленную сковородку, и в нос шибает горелым мясом. Так раньше было. А сейчас хоть сто детских слезинок, в аду маньякам пробитым мест не хватает, мы с тобой уже обсуждали эту проблему, Иван Георгиевич, за прошедший год ситуация ухудшилась. Часть обитателей рая, учитывая, конечно, сроки пребывания, придется опустить, а из ада кое-кого поднять. Не в сексуальном смысле опустить, а в смысле вниз скинуть, ты меня понимаешь, Иван Георгиевич. Подчеркиваю, необходимо разгрузить ад и рай, старожилы останутся, но те, которые примерно с 80-х годов XX века туда попали, подвергнутся пересортировке и пересмотру приговора. Для пересмотра и пересуда дополнительно потребуются новые ангелы и новые бесы. Новые! Вот что повергает меня в душевную дрожь. Волнуюсь я, Иван Георгиевич.
С тех пор как мы расстались год назад, Сипа занимался совершенствованием теории и практики хара. По мнению Сипы, в 3-й Загробный Участок должны попасть практически все ныне живущие и после пересуда часть недавно умерших.
— Ну что с того, если претендент на адские муки работал в банке завотделом кредитования, ипотекой занимался. Раньше его без лишних вопросов низвергали, цепляли черную душу лапами когтистыми, поплачь, поплачь, злодей, но легче уже не будет. Ипотечные кредиты выдавал? Больше вопросов не имеем. Вам, уважаемый завотделом, предстоит испытать муки мученические, ознакомьтесь с альбомом художника Иеронима Босха, на картинах у него никакого художественного вымысла, не сомневайтесь, ему Главбес лицензию выдавал, опасайтесь подделок. Сейчас иная ситуация. Если претендент не президент банка и не главный бухгалтер, какой ему ад? Не тянет он на ад. Ну что с того, что он каждый день подчиненных унижал, воровал по мелочи, мелким бизнесменам в кредитах отказывал и средним тоже, а они из окон выбрасывались, девчонку-операционистку обманул, пользуясь служебным положением, принудил к сожительству и подлогу, она вены резала, но недорезала, так ведь он бедным родственникам помогал, детей своих любил от всех трех браков и не ругал никогда и денег не жалел, когда просили, а просили они часто, за матерью больной ухаживал и однажды сделал незнакомому человеку на улице искусственное дыхание рот в рот и спас его от смерти. Такого куда? Такого ни в рай, ни в ад, такого направляем в хар. Или еще тебе пример, Иван Георгиевич. Врач проработал всю жизнь в реанимации, людей спасал сотнями, так ведь случалось и деньги брал с больных за якобы отсутствующие медикаменты, оформлял изъятие органов умершего без согласия родственников, карманы чистил у пьяных — не от жадности, конечно, а от злости, что «скорую помощь» пьяные облевывают, и однажды пришел на смену усталый после бурной ночи с новой любовницей и по халатности вместо новокаина вколол подростку преднизолон и сделал импотентом на всю жизнь. Такого в рай нельзя, но и ада он не достоин, его тоже оформляем в хар. Я привел самые простые примеры. А со сложными кто будет разбираться? Нет, Иван Георгиевич, не спорь со мной, без новых ангелов и бесов никак не обойтись.
Как вы уже поняли по монологу, в пересыльной тюрьме мы попали с Сипой в одну камеру. После досмотра и отстойки в боксах нас подержали у стены во дворе и распихали по камерам, ничего страшного не случилось, зря смерть торопил.
Сипа сказал, что не верил в расконвой, но обрадовался, что из Белого Лебедя увезут. Трудно ему жилось с июля 2012 года. В камере, куда его переселили от меня, обитал сокамерник психованный по кличке Гога, его еще до прихода Сипы наказали, радио перестали ему включать. Сипа боялся Гоге про хар рассказывать и вслух подсчеты делать тоже боялся, а молчать, когда говорить хочется, для Сипы пытка. Почему боялся? Гога предупредил, что говорить в камере будет он, а Сипа обязан слушать. Думаю, надзиратели нарочно посадили в одну камеру двух болтунов, хотели проверить, сколько они выдержат вместе, кто кого переговорит и кто от кого вздернется.
