текст.
— Health protection and medical treatment.[11]
Переводчик перевел:
— Необходимые лекарства находятся в аптечках. Группа подобрана таким образом, что среди вас есть профессиональные врачи, санитары. Это… — Переводчик заглянул в текст. — Колонисты Алексанян, Кожинов, Скачков.
Толя Слесарь обрадовался, услышав знакомую фамилию.
— Умер Алексанян! От сердечной недостаточности!
Толя Слесарь зажал в кулаке воображаемый прут и ударом сверху вниз в сердце заколол воображаемую жертву.
Я догадался, Алексанян — это тот ловкач, которого убил Обезьян из-за матраса.
— А Кожинов — маньяк, на нем 22 трупа, — крикнул Толя Слесарь толстяку. — Хочешь, он и тебя вылечит! — И Сипе: — Коля, подтверди, что ты маньяк.
Сипа не любил панибратства.
— Толя, мы с тобой не очень-то знакомы. Ты многого про меня не знаешь. И трупы кто считал? Следователь считал, прокуроры, журналисты. Ты сам знаешь, как они считают. Как будто на тебя ни одного лишнего не повесили.
Переводчик замешкался, не знал, что ответить, наклонился к толстяку, но и тот не знал.
Марта сделала пометку в блокноте. Толстяк отдал ей мегафон.
— Колонист Скачков — санитар. Работал на «скорой помощи».
— Больных насиловал, пользуясь беспомощным состоянием, и убивал, и мертвых опять насиловал. — Толя Слесарь и про Скачкова знал. — Хочешь у него полечиться, дура?
— Это не так!
— Что тебе не так? Не хочешь?
— Нет!
И в самом деле дура. С полосатыми нельзя разговаривать, тем более отвечать на их вопросы. Ты им приказывай, а если они выполняют приказания недостаточно быстро, бей дубинкой по голове.
Марта наклонилась к толстяку, сказала что-то резкое, не сдержалась. Толстяк оскорбился, отобрал у нее мегафон, отдал переводчику.
— I don't understand you, Marta. You are responsible for medical care. That's your mistake. What can I do? Stop the project? If you don't like something, leave the service.[12]
Полосатые почуяли сбой в проекте. Координаторы планировали, что в колонии будут свои врачи и санитары, но отбор провели по протоколам, которые составляются в самом начале следствия со слов задержанного, а таблички, которые на камерах висят в Белом Лебеде и в других тюрьмах для ПЖ, не прочитали. Толпа зашевелилась. Полосатым нравятся непредвиденные обстоятельства. И люди слабые нравятся. Если назвались координаторами, значит, дырки пустые они, не смогли себе работу придумать и должность понятную.
Якут поднял камень.
— Начальник, мы тебя не понимаем, начальник. Какой буй? Какие аптечки?
— Обед неси, пиздобол жирный!
— Горячее питание обещал, начальник! И одежду!
— Подними, начальник, кровь замерзла!
— Тебе трупы нужны, начальник? Будут трупы! Начинай секунды считать!
Полосатые обзывали по-всякому координаторов, рексов и полковника, Марту тоже выматерили.
Все орали, кроме чичей. Они между собой разговаривали, да, но в горло ни разу не заорал ни один.
Почему?
В трюме чичи орали, матерились, а сейчас нет. Что они задумали?
— Босиком на камнях ледяных, ноги не держат! Начальник, встать командуй!
— Воды дайте! Воды! И ношпы хотя бы!
— Команде занять места согласно судовой роли! Отдать швартовы!
— Телевидение уберите, уроды, почему разрешения не спросил, начальник?
— Нарушаешь, начальник! Мы свои права знаем!
И еще кричали разное.
Бросать со скованными руками неудобно, но у Якута получилось, он попал толстяку в живот. Хорошо бросил, метров на 30. Толстяк согнулся пополам и, так и не разогнувшись, убежал к причалу.
Рексы заслонили благостных все еще координаторов, полосатые бросили еще несколько камней, и Сипа тоже бросил, но не попал ни в кого.
— Руки за голову, бабочкой руки держим! Кто руки опустит, стреляю без предупреждения!
Полковник взял у рекса автомат и дал короткую очередь поверх голов.
От скалы к скале метнулось эхо и стихло, увязло в волнах и тучах.
Полосатые притихли.
— Вот так, — сказал полковник, и полосатые поняли, что ничего ему не стоит опустить ствол и потратить оставшиеся в рожке патроны. — Помолчим, послушаем природу.
Помолчали, послушали прибой и шелестящий по гальке дождь.
Марта взяла, у переводчика мегафон. Она не испугалась выстрелов, руки у нее не дрожали.
— На буй обратной связи вы можете обратиться с просьбой о выходе из проекта. Нажмите красную кнопку, назовите фамилию, причины своего решения, и будете отправлены обратно в тюрьму. Извините, но буй решено установить в отдалении от берега, чтобы каждое обращение было обдуманным.
— На воде — потому что на воде хер вы его разобьете, — сказал полковник.
— Это не так, вы ошибаетесь.
— Я не ошибаюсь, Марта. И лучше бы вам меня слушать, а не спорить со мной. Что-нибудь еще хотите сказать колонистам?
— Нет.
— А вы, господин Олафсон?
— I would like to wish the colonists health and good luck.[13]
— Ключи пусть не забудет.
— Не is asking for the keys.[14]
Они еще поговорили о каких-то ключах, сказали мотористу, чтобы поторопился, и тот выгрузил на причал большой металлический чемодан.
Уже когда расселись в катере, толстяк вспомнил о чем-то важном, заволновался, закричал, но я разобрал одно слово: «Lemmings!»[15]
О чем он? Что хотел нам сказать? Почему раньше не сказал, если это важно? А если не важно, зачем кричать? Назначат такого мудака безмозглого старшим координатором такого же мудацкого проекта, он скоординирует 100 % потери, грамоту получит или медаль, пенсию от ООН, дайкири будет пить в собственной вилле с видом на Женевское озеро и ни разу льдом не подавится.
Катер с координаторами пробил волну, отошел от причала.
Рекс расстелил на гальке брезент — тот, которым прежде были прикрыты трупы, — и высыпал из чемодана ключи с номерными оранжевыми бирками.
— 1-е отделение по боевому распорядку, 2-е — погрузка пошла! — скомандовал полковник, и рексы начали отходить к причалу.
Я сдернул шапку полосатую, ненавистную. 1108 дней я торопился надеть ее, если в камеру входил или хотя бы заглядывал дежурный, я стоял в ней у стены прыгуном, я шел в ней по продолу пингвином, я перебирал ее по ободку, когда убивал бесконечное время. И вот бросил под ноги, вдавил в камни, растоптал.
— Ты чего, Иван Георгиевич?
— Радуюсь, Коля.
Подражая мне, Сипа снял шапку, но топтать не стал.
— А чему ты радуешься, Иван Георгиевич?
