Волосы у нее блестели на солнце, яркие, как будто медовые. Она подошла к дочери и засмеялась, когда девочка нахлобучила ей на голову картонную шляпу. Сидни что-то сказала ей, девочка кивнула, и они, взявшись за руки, двинулись в его сторону.
Они направлялись прямо к нему.
Ему захотелось броситься в туалет, как тогда, в шестом классе.
Они приблизились к столику, и Сидни улыбнулась.
– Привет, Генри.
Генри боялся шелохнуться, опасаясь, что клокочущие внутри чувства разорвут его.
– Ты меня помнишь? – спросила Сидни.
Он кивнул.
– Это моя дочь Бэй.
Он снова кивнул.
Сидни, похоже, была слегка обескуражена, но ничего не сказала и принялась обсуждать с дочкой, какое мороженое выбрать. Шоколадно-мятное, клубнику с ревенем, персик с карамелью или кофе с ванилью. Это была идея деда. Предложи людям то, чего они пока не пробовали, и они никогда тебя не забудут. В честь праздника на подхвате у него были жены кое-кого из работников. Генри иногда тоже отпускал мороженое, но было совершенно ясно, что отвечают за продажу женщины.
– Можно нам два шоколадно-мятных, пожалуйста? – наконец попросила Сидни.
Генри немедленно взял два бумажных конуса и принялся наполнять их шариками мороженого.
Сидни наблюдала за ним; взгляд ее медленно переместился с его пальцев по рукам вверх, к лицу. Она продолжала смотреть на него. Он, все так же ни слова не говоря, передал им мороженое. Он даже улыбку из себя выдавить был не в состоянии.
– Рада была увидеть тебя снова, Генри. Хорошо выглядишь.
Сидни взяла дочку за руку и повела прочь. Когда они были посередине лужайки, она обернулась и посмотрела на него.
– В жизни своей не видывал более жалкого зрелища, – покашливая, произнес наконец Лестер. – Однажды в детстве меня оглушил доильный аппарат. Сбил с ног. Так вот, выглядел ты сейчас так, как я тогда.
– Поверить не могу, что я не сказал ни слова, – покачал головой Генри.
– Рраз – и доилка сбила меня с ног! Я тоже ни слова не мог произнести. Только рот разевал, как рыба, – посмеиваясь, сказал Лестер. Он поднял свою палку и ткнул внука в ногу. – Ррррраззз – и все!
Генри подскочил от неожиданности.
– Очень смешно! – буркнул он и сам начал смеяться.
Эванель с Фредом сидели на каменной скамье, опоясывающей фонтан. Они помахали Сидни и Бэй, когда те прошли мимо, уплетая мороженое.
К розовой футболке Бэй была приколота аляповатая брошь, которую принесла ей Эванель, и пожилая дама почувствовала укол совести. Бэй была такой честной и так пеклась о чувствах других людей, что сочла себя обязанной надеть брошь, потому что ее подарила Эванель. Но эта брошь совершенно не подходила для маленькой девочки. Зачем Эванель вообще понадобилось давать ей такую уродливую вещь? Пожилая дама вздохнула. Она могла так никогда этого и не узнать.
– Мне как-то не по себе, – признался наконец Фред, вытирая ладони о свои отглаженные шорты.
Эванель окинула его взглядом.
– Оно и видно.
Фред поднялся и принялся расхаживать туда-сюда. Эванель осталась сидеть на своем месте, в тени скульптуры в виде дубового листа. Фред изнывал из за них обоих от жары и беспокойства.
– Он сказал, что согласен поговорить со мной здесь. На людях. Он что, думает, я пристрелю его, если мы останемся наедине? – Ох уж эти мужчины. Жить с ними нельзя, пристрелить тоже. – Как вы можете быть такой спокойной? Как бы вы чувствовали себя, если бы ваш муж пообещал прийти и не пришел?
– Учитывая, что он мертв, я бы не сильно удивилась.
Фред уселся обратно на скамью.
– Простите.
Эванель похлопала его по колену. Фред вот уже почти месяц жил у нее в доме, и его присутствие стало неожиданно ярким пятном в ее существовании. Изначально предполагалось, что она предоставит ему временное убежище, однако Фред медленно, но верно приживался в ее доме. Они с Эванель целыми днями копались в залежах ее старья, и Фред, похоже, с удовольствием слушал истории, которые она рассказывала. Он взял на себя оплату счетов за ремонт на чердаке, и в доме появились рабочие с аппетитными задницами, от чего Эванель пришла в такой восторг, что установила внизу у лестницы кресло, чтобы наблюдать оттуда, как они работают.
Все это было так мило, по-семейному, и Фред повторял, что он заслуживает лучшего обращения, чем то, как обходился с ним Джеймс. Но порой, когда Эванель за завтраком передавала ему масло или просила подержать молоток, пока сама вешала на стену картину, он смотрел на то, что она протягивала ему, а потом на нее с такой надеждой во взгляде, что у нее щемило сердце. Вопреки всем его уверениям, он все еще втайне надеялся, что в один прекрасный день Эванель даст ему что-то такое, благодаря чему у них с Джеймсом все станет по-прежнему.
– Уже поздно, – сказал Фред. – Люди уже складывают одеяла. Может быть, я его не заметил.
Эванель увидела приближающегося Джеймса раньше, чем его заметил Фред. Джеймс был высокий и красивый. Он всегда был очень худым, прямо как в старину мрачные вдохновенные поэты с длинными пальцами и одухотворенными лицами. Эванель никогда не могла сказать о Джеймсе ничего худого. Как, впрочем, и все остальные в городе. Он работал в одной инвестиционной компании в Хикори и всегда держался отчужденно. Более тридцати лет Фред был его единственным близким другом, но внезапно все переменилось, и ни Фред, ни кто-либо другой в городе не знал почему.
Впрочем, у Эванель имелись свои подозрения. Дожив до ее возраста, можно было начать разбираться в жизни.
Долгая спокойная жизнь провоцировала людей на безумства. К примеру, все женщины из семейства Берджесс, сроду не имевшие меньше чем по шестеро детей, были образцом благопристойного поведения до тех пор, пока их выросшие дети не покидали дом. Однако стоило самому младшему из их отпрысков вылететь из родного гнезда, как они незамедлительно выкидывали какой-нибудь фортель, например, устраивали торжественное сожжение всех своих глухих платьев с высокими воротниками и принимались неумеренно душиться. А любому, кто состоял в браке более года, хотя бы раз доводилось испытать изумление, в один прекрасный день вернувшись откуда-нибудь домой и обнаружив, что муж снес стену, чтобы расширить комнату, или что жена перекрасила волосы – просто для того, чтобы муж взглянул на нее в другом свете. Существовал еще кризис среднего возраста и климакс. Существовали скоропалительные решения. Существовали романы. Случалось и такое, что в определенный момент кто-то просто заявлял: «С меня хватит!»
Фред наконец заметил приближающегося Джеймса и замер.
– Прости, я опоздал. Еле успел. – Джеймс слегка запыхался, лоб у него блестел от испарины. – Я только что из дома. Я кое-что забрал, но все остальное твое. Я хотел сказать тебе, что теперь у меня есть квартира в Хикори.
Ага, подумала Эванель. Так вот почему Джеймс хотел встретиться с Фредом здесь, на площади: так он мог быть уверен, что дома никого не будет и он сможет собрать вещи, не вступая в обсуждения с Фредом. Одного взгляда на Фреда Эванель хватило, чтобы увидеть: он тоже все понял.
– В следующем году я досрочно выхожу на пенсию и уезжаю. Во Флориду. Или в Аризону. Я еще не решил.
– Значит, все? – спросил Фред. На языке у него явно крутилось еще множество вопросов, однако в конце концов он спросил лишь: – Это конец?
– Я очень долго злился. А теперь я просто устал. – Джеймс наклонился вперед и уткнулся кистями в колени. – Мне надоело указывать тебе, как жить. Я бросил учебу за компанию с тобой, приехал сюда, чтобы жить с тобой, потому что ты не знал, что делать. Я успокаивал тебя: небо не рухнет на землю, если люди узнают, что ты гей. Мне приходилось вытаскивать тебя из дома, чтобы ты увидел это своими глазами. Я
