– Возраст? – продолжал судья.
– Пятьдесят девять лет.
Голос подсудимого звучал достаточно громко, но был лишен всяких интонаций.
Последовала небольшая пауза, во время которой председатель поправил очки на своем крючковатом носу. Затем он продолжил допрос.
– Итак, вы богаты… Хорошо образованны… Я думаю, мне не нужно объяснять вам содержание прочитанного только что обвинительного заключения. Вы ведь все поняли?
– Да, ваша честь. Я внимательно следил за чтением. Но это не значит, что я со всем согласен. Я решительно возражаю против предъявленного мне обвинения в том, что я опорочил свое доброе имя и нарушил отцовский долг…
Председатель раздраженно перебил:
– Давайте обойдемся без дискуссий на философско-нравственные темы! Все ваши протесты мы внимательно выслушаем, когда вам будет предоставлено слово.
Этьен Ромбер никак не отреагировал на окрик. Он безучастно смотрел в стену. Потом произнес:
– Задавайте вопросы, ваша честь. Я постараюсь дать исчерпывающие ответы.
Судья недовольно скривился:
– Надеюсь, надеюсь… Вы будете просто обязаны это сделать. К вам и так уже отнеслись чересчур снисходительно, не взяв вас под стражу до суда! Ваш долг теперь со всей прямотой ответить на мои вопросы.
После этой тирады председатель устремил строгий взгляд на подсудимого, как бы давая ему понять всю серьезность ситуации. Однако убедившись, что обвиняемый никак не реагирует, если вообще что-то услышал, страж законности нервно дернул щекой и продолжил:
– Итак, вы ознакомились с обвинительным заключением. Во-первых, вам вменяется организация побега вашего сына, который, в свою очередь, обвиняется в убийстве маркизы де Лангрюн. Во-вторых, у следствия имеются веские основания полагать, что впоследствии вы, опасаясь разоблачения, убили своего сына и пытались скрыть следы преступления, сбросив его тело в воды Дордонны.
Последняя фраза, казалось, вывела Этьена Ромбера из оцепенения. Он сделал протестующий жест.
– Господин председатель! – сказал он. – Улик против меня действительно много. Но существует презумпция невиновности. Я не спорю с фактами, изложенными в заключении, но протестую против тенденциозности, с которой они подаются. С одним, только с одним я согласен безоговорочно – я действительно имел дело с преступником, которого следовало передать в руки правосудия, и я знал, что это мой долг. Но не смог этого сделать…
Неожиданный отпор озадачил председателя.
– Гм… – протянул он. – Что ж, решать такие вопросы у вас не было никакого права. Но дело сейчас не в том. Есть другие детали, требующие объяснения.
Прежде всего, почему вы упорно молчали в ходе предварительного следствия?
Этьен Ромбер с горечью произнес:
– Странный вопрос, ваша честь… Что ж, извольте. Я не отвечал на вопросы следователя потому, что он, в сущности, ни о чем меня не спрашивал. И вот я здесь, на этой позорной скамье, по обвинению в убийстве. И если я отзываюсь на обращение «обвиняемый» и встаю, когда от меня этого требуют, то делаю так лишь из уважения к правосудию моей страны. Сам же я ни в коей мере не считаю себя виновным и убежден, что нет такого закона, который осудил бы меня за смерть моего единственного сына.
Из груди подсудимого вырвалось рыдание. В руках дам появились платочки, которыми они промокали глаза.
Баронесса де Вибрей, не в силах сдержать себя, разрыдалась. По щекам маленькой Терезы тоже покатились слезы.
Кое-кто из мужчин пытался сохранить скептический вид, но большинство смущенно покашливало, скрывая волнение. Присяжным тоже с трудом удавалось удержать на лицах бесстрастное выражение.
Судья Боннэ наклонился к Доллону.
– Вот увидите, – прошептал он, – таким образом он только усугубит свое положение. Или я ничего не смыслю в отечественной юриспруденции!
Тем временем зал снова затих под негодующим взглядом председателя суда. Дождавшись тишины, судья повернулся к обвиняемому и спросил с иронией:
– Значит, мсье, вы поэтому не произнесли ни слова на предварительном следствии? Что ж, любопытно. Остается только восхититься тем упорством, с которым вы отстаиваете свое доброе имя. Просто ангел какой-то! Просто…
Пока он подбирал слово для нового сравнения, Этьен Ромбер обвел глазами зал и промолвил:
– Я уверен, ваша честь, что здесь найдется немало людей, которые меня понимают и поддерживают.
Судья блеснул очками:
– А я уверен, господин обвиняемый, что таких людей не останется вовсе, как только они узнают о вас все, что известно мне! Сколь бы вы ни были красноречивы, факты остаются фактами: в тот момент, когда вы узнали, что ваш сын совершил убийство, когда обнаружили вещественное доказательство его вины – окровавленную салфетку, вы не колебались ни секунды – вы, честный человек, законопослушный гражданин своей страны, правосудие которой вы так уважаете! Вы даже не подумали позвать жандармов, которые были прямо во дворе замка! Нет, напротив, вы дали убийце ускользнуть, более того, вы сами организовали его побег! Вы же не будете это отрицать?
Лицо Этьена Ромбера покрылось красными пятнами, голос вибрировал от волнения:
– Да, ваша честь, если вы обвиняете меня в сокрытии преступления, то я не буду этого отрицать. Наоборот, я скажу всем присутствующим в этом зале: да, я не отдал своего сына в руки полиции, я помог ему бежать! Долг всякого отца – я употребляю это выражение в самом высоком смысле, господин судья – так вот, отцовский долг, я считаю, заключается в том, чтобы не предавать свое дитя даже тогда, когда оно совершило ужасную, трагическую ошибку!
По залу суда пробежал шепоток. Председательствующий презрительно пожал плечами.
– Оставим эти пустые разговоры, – процедил он. – Так мы зайдем Бог знает куда. Вы можете произнести сколько угодно красивых сентенций, мсье Ромбер, оправдывая свое поведение. Это ваше дело. Мне, однако, представляется куда более полезным придерживаться фактов. Поэтому будьте любезны по возможности точно отвечать на мои вопросы.
Обвиняемый опустил голову.
– Я вас слушаю, ваша честь, – вздохнул он.
Судья удовлетворенно кивнул:
– Итак, прежде всего давайте уточним – сознался ли ваш сын в убийстве маркизы де Лангрюн, когда вы предъявили ему вещественное доказательство? Или он сделал это позже? Предупреждаю, любой ваш ответ может быть поставлен под сомнение, но, по крайней мере, суду станет ясна выбранная вами линия защиты.
Итак – да или нет?
Этьен Ромбер снова горько вздохнул.
– Ваша честь, – тихо проговорил он, – любой мой ответ не прояснит мотивов преступления. Никакие соображения выгоды не могли двигать Шарлем. Дело в том, что мой сын был безумен. Это наследственное. Его мать признана душевнобольной. Сейчас она находится в психиатрической лечебнице. Если мальчик и убил несчастную маркизу, то сделал это в состоянии помрачения рассудка.
– По вашим словам я могу заключить, – отозвался председатель, – что ваш сын сознался, но вы не хотите подтверждать это на суде!
Подсудимый протестующе поднял руку:
– Я не говорил, что он сознался!
– Но вы это подразумевали?
Этьен Ромбер молчал. Председательствующий выжидательно смотрел на него. Потом продолжил:
– Значит, вы отказываетесь отвечать на этот вопрос. Хорошо, пойдем дальше. Скажите, что вы делали
