– А вот с людьми плохо, – полковник помрачнел, – ты прав, любого не поставишь, суть даже не в квалификации, тут годится только тот, кому веришь, как себе, а сейчас времена такие, что и себе не всегда поверишь... Нет, ни одного подходящего человека под это дело у меня пока нет.
– А Сергея Сомова куда забрали? У меня ведь на нем вся разработка этого бандита держится, поскольку он молодой и пока незасвеченный, мою-то лысину, считай, все московские бандиты знают...
– Ну уж и все... Гордыня – главный грех у христиан, не забывай. А Сергей с утра отозван на суперсекретное обеспечение безопасности каких-то мероприятий по линии министерства. Скорее всего, организация охраны народных избранников от избравшего их народа. Вернется, боюсь, не скоро.
– Черт, – не сдержался Каменев. – Выходит, я пока один?
– Можешь отказаться и продолжать работать по автостоянке.
– Значит, один, – тоскливо повторил майор.
Они двинулись к машине Каменева, работы возле взорванного автомобиля и четырех изуродованных трупов для них не было.
– А кто это у тебя за рулем? – Игорь разглядел Саню Пушкарева. Тот сидел бледный, лоб влажный, рот страдальчески перекошен, ботинки в разводах – с них что-то пришлось очищать, обоняние однозначно подсказывало, что именно.
– А-а, – усмехнулся майор, – практикант из Высшей школы. Что, Саня, не утерпел, поинтересовался? Вон, в ларьке кока-кола есть, пойди хлебни и быстро назад, ехать надо.
– Я в порядке, уже хлебнул, – Саня попытался лихо усмехнуться.
– Ну вот видишь, какой кадр у тебя, и уже хлебнул. Считай, прошел обкатку, так что вы теперь самостоятельная боевая единица, важно ввязаться в бой, а там и подкрепление подойдет! Да, и вот такой момент – завтра из тюрьмы выходит Маршал. Ты же его хорошо знаешь, пожалуй, он как раз самая нужная здесь фигура. Только осторожнее с ним, вор есть вор, и место его – в тюрьме, как известно. Ну, езжайте. Помни, вечером у меня...
На Шаболовку возвращались молча. Каменев обдумывал, с чего начать непростое и непривычное дело, а Саня не решался его беспокоить.
– Саня, – тихим голосом начал разговор Каменев. – Тебя чего ко мне-то прикрепили?
– Сказали, вы опытный...
– Понятно, – майор вздохнул и снова замолчал.
«Ох, Саня, Саня... Куда же мне тебя деть?» – думал Михаил Петрович. Работа по установлению тайных связей криминального авторитета резко осложнила жизнь, и без того непростую. Ввязывать Саню нельзя категорически, это чревато катастрофой и для работы, и для Сани. Надо любыми средствами возвращать в строй лейтенанта Сомова.
– Ну, будем... – Каменев опрокинул стопку отечественной «Смирновской» на можжевельнике. В меру охлажденная, она прошла, как говорили когда-то, соколом. Закуска – маслины, маринованный чеснок, рыночные помидоры «бычье сердце» и селедочка с маслом и луком. Кто-то, может, поднимет бровь: а почему не семужка слабосоленая? Семужка, конечно, хорошо и даже прекрасно. Однако, во-первых, на ментовскую зарплату семужкой можно баловаться по редким праздникам, а во-вторых, хорошая жирная селедочка пряного посола, аккуратно разделанная, с лучком и свежим маслицем – да не уступит она семужке, и уж точно оставит позади сухую, жилистую и обычно пересоленную холоднокопченую осетрину или стерлядку. Особенно под водочку.
Громов, на правах хозяина ограничившись полустопкой, с удовольствием наблюдал за Михаилом, смакующим закуску. Их встречи на квартире у Громова, случавшиеся раз в две-три недели, а то и реже, стали традицией. Оба холостяки (Громов так и не был женат, у Каменева жена умерла несколько лет назад), они устраивали себе тихие праздники и получали от них большое удовольствие, хотя люди были совершенно разные.
Громов должен был родиться по крайней мере графом лет полтораста назад, и не обязательно в России, но ухитрился появиться на свет в приснопамятном 37-м году на Кропоткинской улице в Москве, отец – архитектор, мать – музыкант-аккомпаниатор. Он с детства любил хорошие вещи, хорошие книги, хорошую еду, когда стал постарше – интересных женщин; полковник подпускал к себе очень немногих людей. Игорь неплохо владел английским, хотя осваивал его самостоятельно: спецшкол тогда не было, а на платных курсах шла та же долбежка грамматики. Громов совмещал полезное с приятным: читал английские детективы в подлинниках, слушал живую речь на учебных грамзаписях, которые мать привозила с зарубежных гастролей.
Английские детективы, приобщив отрока к языку, имели тяжелый побочный эффект, похоже, именно они подтолкнули его к роковому решению пойти на юрфак, а оттуда в милицию. Родители делали вид, что уважают выбор своего повзрослевшего чада, тая в душе обиду, если не отчаяние. Особенно огорчалась мать, ведь Игорек легко, без принуждения окончил детскую музыкальную школу, позднее с удовольствием часами фантазировал за пианино (ноты он не раскрывал с того дня, как окончил музыкалку), а в студенческие годы увлекся гитарой, став душой компании тащившихся от музыки.
Музыка превратилась в хобби, Игорь же стал хорошим ментом и мог бы сделать куда более впечатляющую карьеру, если бы не отвращение к обязательной в такой ситуации норме поведения: постоянное взвешивание своих поступков, слов, предпочтений, готовность стелиться перед начальством и такая же готовность вовремя подставить начальство, если его кресло закачалось; восприятие соседа по кабинету как конкурента... К подобным вещам Игорь инстинктивно относился так же, как к грязным ботинкам.
– Миша, оставь местечко для главного номера программы. – Игорь, улыбаясь, глядел на приятеля, дожимавшего селедочку и помидоры. Кулинария, высокое искусство, не терпящее спешки и неряшливости, стало вторым хобби полковника.
– Не боись, Игорек, разве я когда обижал тебя отказом? – Нигде Каменев не предавался чревоугодию с таким сладострастием, как у Игоря. В ресторане так не приготовят. И потом в ресторане ты не столько ешь, сколько отбываешь мероприятие, даже если собрались сугубо своей компанией. Сама обстановка – посторонние, официанты, запах вчерашнего сигаретного дыма и позавчерашнего сыра, терзающая уши музыка – лишала еду вкуса. А дома у майора еда была на десятом месте. Он жил в трехкомнатной квартире с дочерью и двумя внучками. С мужем дочь рассталась по обоюдному согласию два года назад: неплохо устроившись ради хороших денег и престижа в фирму, торгующую компьютерами, тот счел, что дочь мента для него – мезальянс, стал попивать, погуливать, тестя-милиционера в упор не видел, короче, все вздохнули с облегчением, когда молодые разбежались, разменяв квартиры, а дочь съехалась с отцом.
Дочь, естественно, пошла работать, от внучек пребывание в детсаду требовало не меньшего напряжения, чем от взрослых служба. Образом жизни был перманентный цейтнот, обходились колбасой, яйцами и пельменями. Каменев о женитьбе, а дочь о замужестве пока не думали.
– Давай тарелку, Миша. – Друзья сидели на кухне – она была достаточно просторной, все было под руками. Главным номером программы Игорь занимался перед самым приходом друга не меньше получаса: два огромных, толщиной почти в три пальца, куска говядины, слегка обжаренных на сухой сковороде и затем долго тушившихся между слоями овощей и ломтиками черного хлеба с горчицей, залитыми полубанкой светлого пива, дошли до готовности точно в срок. Бутылка «Смирновской» опустела, когда гора еды еще лежала в тарелке, но майор знал – открыть вторую хозяин не позволит, как не позволит и начать разговор о делах до кофе, к которому по традиции переходили спустя 15–20 минут после завершения обеда.
– Сомова я все же верну заниматься делом, – гость закурил любимые «LM». Из кухни друзья перешли на застекленную лоджию, расположившись с кофейником за крохотным столиком у открытого окна.
– Миша, не пори горячку, и парня подставишь, и сам выговорешник схлопочешь.
– Не, я по-умному, я уже с ним договорился.
– И как, если не секрет?
– Почему секрет, все законно. Приступ этого... кгм... аппендицита, или еще чего, пусть сам думает, у
