– Врезать не врезать, тебе бы за такое «ночное» этот прокуроришка устроил «индийское кино», а Парфенову пальчиком погрозят и через годик-другой примут-таки в академию. Военно-политическую, имени Ильича... Спасло тебя то, что не в головной машине оказался.
Сафронов промолчал. Чего говорить, прав Михеич.
– Я тебе по-хорошему, как батя сыну, совет даю, – подвел итог разговора Михеич. – Потому как вижу, что ты хороший парень. Парфенов и те, кто за ним, тебя выбрали как... Как хворост, как полено, – подобрал после паузы точное определение старший прапорщик. – В костер тебя швырнут, чтобы самим руки погреть. Им в генералы надо, в маршалы.
– Михеич, ты хочешь сказать, что Парфенов нарочно все это подстроил? – аж присвистнул Федор.
– Я с умными людьми привык разговаривать, – невесело отозвался Михеич, он же Артур Михайлович. – Ишакам, знаешь ли, лошадиные советы ни к чему... Фигурка у Надьки что надо! – неожиданно произнес Михеич, оценив идущую со стороны летного поля фельдшера эпидемиологической службы.
Надежда Иннокентьевна участвовала в оформлении каких-то документов, видимо, на предмет местных афганских инфекций, которые могли быть у тяжелораненых.
– Фигурка что надо, – с видом знатока и в этом вопросе повторил Михеич. – На физиономии, правда, черти пошабашили, но ведь не с лица воду пить, верно, Роберт Сергеевич?
– Кому как, – смущенно передернул худыми широкими плечами Сафронов, мысленно отметив, что в словах прапорщика немалая доля истины.
Проходя мимо, Иннокентьевна вежливо кивнула Сафронову и пошла дальше своей быстрой спортивной походкой.
По неписаной традиции на кровать убитого клали его берет, а перед ним – фотографию. Сейчас на заправленном одеяле стояла фотография капитана Крылова, лежал его десантный берет. Виктор смотрел прямо на Сафронова, чья кровать была напротив крыловской. Даже на фотоизображении капитан оставался твердым, самостоятельным командиром. «Вот так, Виктор, – только и произнес, мысленно обращаясь к фотопортрету, Сафронов. – Как мы теперь?! И как те большие шурави?! Наркокараваны?!» А Федор вспомнил, как после одного неудачного рейда он, тогда еще младший сержант, лежал на своей кровати, точно волк, обложенный флажками. Справа, слева и сверху над Максимовым такие вот береты с фотографиями оказались. Тогда Федор спал без задних ног и мыслей. «Духов», положивших ребят из разведроты, сумели догнать. Бородатые, в свою очередь, отход продумать сумели – ушли в «кяризы». Подземные колодцы такие, могли тянуться под землей на добрый десяток км. Преследовать, ловить их в «кяризах» было бессмысленно, но гвардейцы сообразили, как «духов» выкурить. Подогнали к «кяризу» бензовоз, слили топливо. Потом бросили в колодец пирофакел. Спустя мгновение из отверстия повалили клубы черного дыма. А еще через пару мгновений и сами «духи» наружу показались. Словно черти из преисподней выпрыгивать стали. Ну а наверху, само собой, им уже была подготовлена «дружественная» встреча на высшем уровне.
– Товарищ лейтенант, вас вызывают в штаб! – сообщил Сафронову появившийся после короткого стука солдат-вестовой.
В штабном помещении не было ни комполка, ни старших офицеров штаба, ни особистов с прокурорами. В просторной комнате, принадлежащей начальнику штаба, находился всего один человек. Одет он был в штатское, характерное для сотрудников дипкорпуса. Гладко выбритым, надменным лицом также походил на мидовского чиновника, плюс очки в дорогой оправе и мягкий, совсем не армейский голос. Это был один из тройки «важных птиц». Кажется, некто Шубин из «конторы глубокого бурения».[14]
– Садитесь, Роберт Сергеевич. – Собеседник назвал лейтенанта по имени и отчеству, подчеркнув таким образом, что беседа будет уважительной и неформальной, что называется, «без званий».
Сам же, в свою очередь, представляться не торопился. Видимо, как и завскладом Михеич, был уверен, что беседует с умным, понимающим все с полуслова человеком. «Шубин, точно генерал Шубин из КГБ», – окончательно понял Сафронов.
– Прочитал ваши рапорты, – сразу перешел к делу «дипломат», он же Шубин. – Все это надо забыть, Сафронов. Совсем забыть, намертво.
– Не понимаю вас, – отозвался Сафронов, сохранив при этом видимое спокойствие.
– Ваш командир, капитан Крылов, допустил очень серьезную ошибку. В результате погиб сам и еще двое солдат. Только не повторяйте мне, что рация была исправна. Вы все время твердите это как попугай, а меня это не интересует.
В пространстве кабинета повисла многозначительная пауза. Шубин изучал, точно гипнотизировал, Сафронова колючими, пронзительными глазами, которые неприятно морозили даже из-за очков. Что-либо говорить генералу КГБ Сафронов не спешил.
– Знаешь, что меня интересует? – спросил наконец Шубин.
– Что? – переспросил Сафронов.
– Сколько человек слышали то, что рассказал вам пленный?
– Трое, – честно ответил лейтенант. – Точнее, четверо, но капитан Крылов мертв.
– Крылов вас подставил, – убежденно кивнул Шубин. – Вы оказались на чужой территории. А точнее, вторглись в проведение секретной операции, цели и задачи которой для вас закрыты.
– Поэтому погиб Виктор? – спросил Сафронов.
– Гибель вашего командира – несчастный случай. Бестолковый солдат, пьяный прапорщик, неработающая рация... Ты забываешь о содержании рапорта, Сафронов! В свою очередь, обещаю тебе внеочередной отпуск, перевод на новое место службы в Подмосковье, поближе к родительскому дому... По- моему, ты уже этой войной накушался, так или нет?
– А остальные? Максимов и Корольков?
– Забудешь ты, забудут и они, – уверенно произнес в ответ Шубин.
– Иначе с нами будет то же, что и с Крыловым? – набравшись духу, спросил Сафронов.
– Трагическая случайность произошла по вине вашего командира, – сухим, лишенным интонации голосом констатировал Шубин. – Это вывод следствия, и других мнений, Сафронов, быть не может... Еще один дурацкий вопрос, и я, Роберт Сергеевич, в тебе разочаруюсь. Вот, послушай. – Тон Шубина неожиданно изменился, в нем появились какие-то чуть ли не отеческие интонации. – Смотрю я на тебя – красавец, можно сказать – лицо нашей гвардии. На параде всегда в первой шеренге. Как говорится, и ростом, и лицом не обижен. Опять же, спортсмен, Рязанское училище без нареканий окончил. Тебе служить и служить, семьей обзаводиться... Но тебя, красавец мой, никто не уполномачивал контролировать ход секретной операции КГБ и военной разведки!
Сейчас в голосе Шубина слышались не только раздражение, но и явная угроза.
– Ты понимаешь меня, Сафронов? – вновь с отеческой интонацией осведомился Шубин.
– Да, – с трудом заставил себя выговорить лейтенант.
– На всякий случай, напомню тебе, что, в случае чего, ты и оба твоих сослуживца могут быть привлечены за разглашение гостайны. Это либо пятнадцать лет, либо расстрел.
«Большие шурави, закупающие наркотики и держащие под контролем опийные плантации, – гостайна?!» – мысленно воскликнул Сафронов.
– Я понял вас. Могу быть свободен? – только и вымолвил ошарашенный лейтенант.
– Можешь, конечно... В какую часть тебя лучше перевести? – тут же поинтересовался Шубин. – Для тебя найдется место в Севастопольской бригаде,[15] можно поговорить и насчет кремлевского полка.
– Спасибо, я подумаю, – сдержанно отозвался Сафронов.
Глава 9
– Цели и задачи для нас закрыты, – повторил за Сафроновым Федор, как только лейтенант поведал ему о секретной операции, в которую невольно вторглась разведрота. – Сильно в это веришь, Роберт Сергеевич?
– Сам Роберт Сергеевич, – отмахнулся лейтенант. – Как не верить, когда перед тобой генерал?!
– Доверяй, но проверяй. Этот Шубин – не истина в последней инстанции. И мы его проверим. Интересный у него друг-приятель. Тот, что с татуировками... Вот слушай, я здесь успел переговорить с одним очень толковым мужиком из «Кобальта».
