сил подтянулся.
– Это все, что я могу тебе сказать, Илья.
Коршунов кивает головой, вежливо прощается и аккуратно закрывает за собой дверь.
Больше его нога ни разу не переступила этот порог.
И путь Ильи от одного порога до другого был недолог – на него хватило одного дня.
– Здравствуй, здравствуй, дорогой! Рад тебя видеть. Я знал, что ты придешь ко мне! Ты умный мальчик, Илья, и у тебя должно быть большое будущее. Совсем не такое, как жизнь твоего наставника, – при последних словах Тенгиз Георгиевич брезгливо скривился. Затем выдержал паузу, наблюдая реакцию Коршунова. Илья был невозмутим и спокоен, как тогда, на пустыре. – Я очень уважаю Мишу, но... – Тенгиз вновь скривился, но уже без брезгливого выражения. – Чего он добился в этой жизни? Начинал как боксер, потом карате и это ниндзюцу... Усиленные тренировки с четырнадцати лет, годы непонимания и борьбы с системой. Затем тюрьма, зона. Во имя чего? Он вдалбливает вам какие-то понятные лишь ему одному истины... Но ведь все ученики бросили его, что, не так? Молчишь... Умение, талант не должны гнить без применения, взаперти. А он призывает учеников к затворничеству!
– К самоограничению, – негромким, вежливым голосом поправил Илья. Впервые за все время беседы.
– Один черт... Самоограничение! Идиотские слова, – зло усмехнулся Тенгиз. – Миша – большой талант. Точнее, у него талантливое тело. Руки, ноги... Он в свое время не знал поражений ни на ковре, ни в подворотне. А в жизни, как видишь, потерпел полный крах. Жена ушла, карьера как таковая не сложилась. Недавно вот, я слышал, машину купил, я думал, нормальную тачку, порадовался за него – наконец-то как человек будет, а оказалось – какие-то подержанные «Жигули»... Ладно, не буду больше говорить с тобой о нем, ты и сам все отлично понимаешь, раз пришел ко мне.
Тенгиз, пряча глаза в щелках век, остро поглядывал на Илью: а понимает ли? Но тот стоял молча, вежливо слушал, поза безмятежная, лицо непроницаемое... Прямо сфинкс, а не человек. Нет, надо его толкнуть на решительный шаг. Сделает он этот шаг – и все, назад дороги не будет.
– Значит, так, Илья. В эту субботу ты будешь драться! Не просто так, а за деньги. Причем за действительно большие деньги, – Тенгиз Георгиевич неторопливо подошел к Илье и отечески обнял его за плечи.
Несмотря на отсутствие жестких правил и железную сетку за спиной, это был все-таки спорт. Не БОЙ, а состязание. Противник, видимо кикбоксер в тяжелом весе, явно недооценивал более легкого Илью. Коршунов демонстрировал виртуозное владение тай-собакэ, а кикбоксер – всесокрушающую наступательную мощь. Со стороны он смотрелся великолепно, ну прямо древнеримский гладиатор. Честно и открыто атакуя, гладиатор гоняет по рингу испуганного, но увертливого мальчишку с душонкой подлого раба, который доживает свои последние минуты...
И только очень опытный зритель мог увидеть, что могучие кулаки гладиатора впустую молотят воздух.
Так прошло три раунда, и из небольшого зала, заполненного хорошо одетыми и еще более хорошо поддавшими мужиками, уже слышались громкие голоса, требовавшие кончать засранца, который не хочет или не может принять бой. Как ни странно, голоса были в основном женские – наряду с поддавшими мужиками в зале были и столь же хорошо поддавшие, истерически вопившие дамы – они хотели видеть кровь.
И вдруг зал тихо охнул – у гладиатора дернулась голова и подкосились ноги, и он мягко, как ворох тряпья, упал ничком. Как будто бык, которому казалось, что он гоняет тореадора, напоролся на мулету и умер прежде, чем упал.
Лишь немногие поняли, что произошло: гладиатор, как тот бык, наткнулся на молниеносный, ювелирно точный крюк в подбородок, от которого он не умер, но отключился полностью через мгновение после удара. А стоящий над ним «увертливый мальчишка» тремя медленными кивками, достойными великого Нуреева – одним подбородком, влево, вправо, вперед, – поприветствовал затаившую дыхание публику, так же медленно повернулся и спокойно сошел с ринга, не обращая ни малейшего внимания на противника – как будто тот и впрямь был мертв.
– Ну что, Илья? Теперь, даже не подсчитывая, можно сказать, что ты заработал на приличную иномарку. Любишь автомобили?
– Автомобили? Конечно... – Илья впервые выказал смущение, прятал глаза, хотя, казалось бы, должен был чувствовать себя хозяином положения – бой был выигран досрочно, блестящей, безусловной победой.
Нет, это была даже не просто победа, это был настоящий триумф!
– Все эти бойцы должны быть в моих бригадах, понимаешь, Илья? И ты должен мне в этом помочь.
Они сидели вдвоем перед видеомагнитофоном и отсматривали лучших «файтеров»[8] .
– Каким образом, Тенгиз Георгиевич? – поинтересовался Илья.
– Ты должен их побеждать. Одного за другим. А потом – похвалить, даже повосхищаться. Понимаешь? А потом – протянуть каждому руку... «товарищеской помощи». – Тенгиз оскалился, точно ему стало смешно от собственных слов. – Ты вот владеешь боевым искусством, а среди многих искусств есть еще и искусство привлекать к себе людей, влиять на них так, чтобы они шли за тобой без принуждения, чтобы они считали за честь тебе служить. Это непросто, это требует особого таланта. У одних этот талант врожденный, другим приходится в себе его развивать.
Попробуй, Илья. Покорять души людей – это даже важнее, чем побеждать в поединках, поверь мне. Ты должен дать понять, что ты – сильнее, но считаешь их не менее сильными. Что ты – умнее, но считаешь их такими же умными. Хвали их за те качества, которых нет у них и которые есть у тебя, – и ты станешь для них любимым старшим братом. Бей их, демонстрируй свою силу – и восхищайся их силой и умением. Унижай в делах – и повторяй на словах, что ты их очень уважаешь. Подчиняй своей воле – и внушай, что это свои желания они исполняют – ах, какие благородные желания, и как блестяще они их исполняют! И награди при всех, чтобы все видели... Это окупится!
Попробуй. Овладей этим искусством – и люди пойдут за тобой. И все будут говорить, что ты – прирожденный лидер, что это большая честь – стоять рядом с таким лидером, следовать его советам и указаниям.
И скоро ты сам для них станешь Мастером, Учителем, Наставником.
Попробуй! У тебя должно получиться. В тебе есть сила. Не только сила рук и ног. Есть сила духа, сила интеллекта. А сила – это самое главное...
Сила – сама по себе основание. Так всегда говорил Рощин, заставляя Илью выполнять очередное немыслимое упражнение – силовое или на растяжку. Значит, прав Тенгиз...
Тенгиз и сам знал, что он прав. Играючи, посмеиваясь в душе, он с каждой такой беседой все прочнее утверждал именно себя в роли лидера, учителя, наставника в глазах Ильи, вытесняя из его души образ Рошина. Время, потраченное на эти беседы, должно было окупиться многократно – уж очень хорош был парень. Из такого можно вылепить для себя орудие, которому не будет равных по убойной силе...
– Тенгиз Георгич, а можно я не иномарку куплю, а вложусь в ваше дело? Я ведь мечтал об Академии боевых искусств... Я ведь поэтому и пришел к вам, что ваш клуб – это уже почти...
Дядя Тенгиз долго вглядывался в лицо своего лучшего бойца. Нет, это не просто лучший боец. Скоро это будет лучший помощник...
– Ич! Ни! Сан! Си! Го! Рок! Зи! Эч! Ху! Тзю![9] – произносил Илья, гоняя что есть мочи, до седьмого пота, отобранных бойцов. Теперь он натаскивает тенгизовские охранные структуры. Получается неплохо – пацаны поверили в него, а ведь это та еще братва, почти все – после отсидки, и мнят себя большими мастерами, хозяевами жизни, точнее – жизни и смерти окружающих лохов. Поучения Тенгиза не прошли даром – Илья сумел накрепко вбить в эти бритые головы, что ему, Коршуну, в деле быстрого и элегантного превращения противника в отбивную нет равных, и он, Коршун, их этому обучит, не щадя их сил, мышц и связок, а иногда и костей. Пусть верят, что он передает им все, что знает. А он передаст почти все – кроме главного. Кроме тех особых секретов, которые ему, Илье, передал Рощин. Нет, этому боевому «мясу» никогда не стать сильнее Коршуна.
