почудилось. Всего лишь дефект — в раковину врос какой-то осколок. Говорят, раковины с планеты Эгейское море светятся, если опустить их в воду. Платон прихватил с собой три самые большие и отправился в холл. Опустил эгейских «красоток» в мелкий бассейн. Они тут же стали светиться. Две — красноватым светом, одна, самая большая, голубым. Красиво. Надо будет показать Елене. Хотя ее вряд ли можно поразить такой незатейливой забавой.
Атлантида вышел в сад — подышать сладким предутренним воздухом. Солнце уже всходило, и мир был полон восторженных предчувствий. Предчувствия, разумеется, не сбудутся. Но это не имеет значения. На Райском уголке хотелось изъясняться высокопарно. Поэтому Платон всегда относился к любой форме Рая настороженно: за пребывание в райских кущах всегда требуют непомерную плату, как верно заметил Дерпфельд. Наверняка, парень не такой идиот, каким старается казаться. Но люди обожают принимать маску за подлинное лицо.
Прохлада обволакивала, не вызывая дрожи. Ровно подстриженная трава блестела мелкими бусинками росы и серебрилась. В прохладе растворялось все — жар тела, тревога, нехорошие предчувствия. Женщина — настоящая, не андроид — в бело-голубой форме служительница отеля расставляла на лужайке заказанную на нынешний день мебель. Женщине было за сорок. Милашка. На Райском уголке не встретишь некрасивых женщин. Все — красавицы, начиная с прислуги и кончая миллиардершей. Но то не естественная красота, ибо Рай — неестественное место.
Расставляя стулья, женщина в бело-голубой униформе заученно улыбалась. Почему ей не пристегнули белых ангельских крылышек на спину? Да, да, крылышки непременно нужны. И еще нужен антигравитационный пояс. Ангелочек-прислуга…
Не смешно.
— Вы были знакомы с Альфредом Корманом? — спросил Атлантида.
— Нам не положено говорить о клиентах. — Возможно, женщина тоже принимала таблетки антиправды — голос ее звучал так ровно, будто она рассуждала о погоде на Райском уголке, — а здесь погода всегда изумительная.
— Этот клиент мертв. А я должен найти убийцу.
Ее взгляд уперся в висящий на цепочке лимон.
— Разве вы — коп? — Она недоверчиво покачала головой, продолжая улыбаться. На полицейского профессор Рассольников был явно не похож.
— Я — частный детектив. И — кстати — убийца разгуливает на свободе. Вам не страшно? — Платон вдруг подумал, что все обитатели Рая должны быть трусливы. Ведь героизм — это всегда до Рая. А здесь подвиги ни к чему.
Женщина нахмурилась.
— Незадолго до его смерти… часа за четыре… или около этого. Я видела господина Кормана в саду. Он сидел в этом кресле. — Она положила руку на спинку садового кресла из настоящих деревянных реечек. — И он спросил меня: снятся ли мне сны? Я сказала: «Да». — «Хорошие?» — «Я принимаю таблетки „Райский сон“». — «Я тоже принимаю. Но не помогает. С первого дня, как я здесь, мне снится такое…» — он замолчал.
— Что именно ему снилось?
— «Красная полоса, — сказал он. — Красная бесконечная полоса». Он был бледен, как мел, несмотря на загар. Он боялся.
Корман боялся собственных снов? Невероятно… Здесь все невероятно… А существует ли вероятность в Раю? И какие сны должны сниться здесь? Быть может, в самом деле только ужасные?
Альфред говорил о красной полосе. В хрустальном лабиринте они вели такую от входа в надежде, что она их выведет. Но не вывела. Красная полоса… Полоса раздела… Нет, не надо строить пока теории. Рано.
Елена вышла к завтраку в шелковом пеньюаре, не напыленном, а из удивительно тонкой и легкой ткани. На ощупь ткань была, как лепесток розы, и переливалась, меняя цвет от лимонного до ярко-розового. Никогда прежде Платон не встречал ничего подобного.
«Шелк с планеты Тарантул», — сообразил Атлантида. На самом деле это не шелк, а паутина местных пауков. Причем окраска натуральная. Паутина встречается удивительных оттенков. Ибо пауки не прячутся, не пугают, а привлекают жертвы. Мухи и бабочки стремятся умереть в объятиях хищников. Их яд вызывает экстаз. Несколько часов экстаза, пока убийца пьет кровь. За это не жалко отдать короткую мушиную жизнь. Экстаз, пережитый жертвой, добавляет яркости паутине, сотканной пауком. Ничто в этом мире не пропадает зря.
— Фред бывал на планете Эгейское море? — спросил, как бы между прочим, Платон.
Завтрак был скудноват: яичница с искусственным беконом и бутерброды с изумрудной икрой и кофе. Кофе жидкий, икра пахла чем-то синтетическим.
— Почему вас это интересует?
— Я нашел в его кабинете коллекцию раковин с Эгеиды. Вот и спросил.
— Да, кажется, был… — Елена положила в рот ложечку изумрудной икры. — Завтракай, Тони. Пока нас с тобой не выставили из этого шикарного номера.
— Все говорят, что ваш муж был богат.
— Да, был. И я так считала. А когда его убили, выяснилось, что на счету Фреда осталось двенадцать кредитов. Занятно.
Не слишком ли часто упоминают эти двенадцать кредитов все, кому не лень? Профессор отметил про себя, что ему начинает нравиться роль частного детектива.
— Однако вас не попросили уехать.
— Номер оплачен на месяц вперед. А вот питание — нет. Но люди нынче стали альтруистами. Никто не позволит умереть бедной вдове с голода в этих роскошных апартаментах. Так что мне приносят поесть. Не самое лучшее. То есть то, что обычные клиенты есть ни за что не будут. Пересоленная икра или пережаренное мясо. Если я не смогу заплатить, они позволят мне убраться. Если смогу — слупят бешеные деньги за эту вонючую икру. Вы замечали, как мало в мире хороших поваров?
— Как и хороших археологов, — ввернул Платон. — Фред Корман был хорошим археологом.
Она с силой оттолкнула от себя хрустальную вазочку, та упала и разбилась. Икра забрызгала пол и ноги Атлантиды: он сидел за столом в одних шортах. Да еще пропуск-лимон на цепочке.
— Он был трусом! И все время чего-то боялся. Вскакивал по ночам. А когда я попросила перевести пару миллионов на мое имя, как разорался! Бог мой! Он бегал по холлу в одних трусах и визжал, как резаный. Пришлось звать старика Ежевикина, тот его успокаивал, прыскал какой-то аэрозоль. Представляете, молодой здоровый парень, а из страха держал личного врача и платил ему бешеные деньги. За что? За то, чтобы тот сидел, целый день ничего не делая, и разгадывал дурацкие шарады. И каков результат? Фреда прикончили, а денежки исчезли. Может, ты знаешь, куда Фред дел свои денежки? — зло спросила Елена.
— Не знаю. — Профессор вертел в руках свой лимон-пропуск. — Если твои дела так плохи, зачем же сидеть здесь и питаться пересоленной икрой?
— Зачем? — Елена изумленно глянула на археолога. — Неужели не понимаешь? На Райский уголок не часто удается попасть. Думаю, здесь найдется парочка холостяков, которые тяготятся своим одиночеством. — И, заметив, что Платон насторожился, она расхохоталась. — Не бойся, милашка, люди с лимоном на шее меня не интересуют. Днем я стараюсь общаться лишь с членами клуба. Однако они очень осторожны. И прежде чем забраться к кому-нибудь в постель, стараются заключить любовный контракт: мол, не обязуюсь и ответственности не несу… А я человек стихийный и терпеть не могу контракты. Ах, если бы ты, Тони, оказался миллиардером!
Она глянула на профессора очень выразительно: так удав глядит на кролика, с которым решил устроить симбиоз. А Платон решил, что в отсутствии миллиардов тоже есть своя прелесть. Во всяком случае, забираясь в постель к очередной красотке, не надо оберегать свой счет и всякий раз заключать любовный контракт. Платон тоже предпочитал стихийный порыв. Особенно без серьезных последствий.
— Профессор Рассольников! — взревел Дерпфельд, появляясь на пороге столовой. — Что ты делаешь?
