отодвинув тарелку, — что намерена выйти за тебя, даже если ты не закончишь свое предложение, потому что не знаешь, после какого слова поставить точку.
— Обстоятельства…
— Мне надоело зависеть от обстоятельств.
— Ты не понимаешь!
— Я все понимаю. Ты привык к определенному образу жизни и не хочешь вылезать из своей скорлупы. Ты боишься, что я начну наводить свои порядки в твоем…
— Этого я не боюсь! — воскликнул Натаниэль. — Наоборот, я… Подожди, дай мне сказать. Понимаешь, Дженни, обстоятельства таковы, что наш мир… все это: ты, я, Земля, Солнце, звезды, галактики… в общем, все мироздание прямо сейчас, в эту секунду, а может, завтра или через неделю, но очень скоро… обратится в ничто, перестанет существовать в пространстве-времени, и нас не будет, мы исчезнем, именно исчезнем, потому что плотность темной энергии в точности равна критической и…
— Не надо так волноваться, — спокойно сказала Дженни, придвинулась к Натаниэлю и положила голову ему на плечо. — Мы вместе, верно? Я сказала «да», и теперь мы вместе, сколько бы нам ни осталось.
— Резонанс, — пробормотал Натаниэль.
— Что?.. Да, наверно. Съешь стейк и хотя бы сегодня не думай о своих теориях.
— Мир может исчезнуть сейчас…
— Не может, — уверенно сказала Дженни. — Пока мы вместе, ничто никуда не исчезнет. Послушай, Нат, я тебя не понимаю: ты всегда говорил, что невозможно точно определить всякие там астрономические числа, да? Я правильно запомнила? Когда говорят, что до звезды сколько-то световых лет, то на самом деле может быть вдвое больше или меньше. Если мироздание должно исчезнуть, то почему сегодня, а не через тысячу веков? Нам с тобой и одного века хватит, так что ешь мясо и…
Конечно, он говорил ей все это. Она запомнила, молодец, бьет его же оружием.
— Я сумел ввести в уравнения… неважно, долго рассказывать. Нет, уравнения ни при чем. Я просто знаю, понимаешь? Это внутреннее ощущение. С тобой бывает такое: никто тебе не говорит, но ты точно знаешь, что именно этот предмет тебе нужен. Табурет, на котором я сижу — ты сама говорила, что посмотрела на него и поняла: да.
— Да, — сказала Дженни, теснее прижимаясь к Натаниэлю. — Два года назад в магазине Батлера я посмотрела па парня, выбиравшего диск, и поняла: да. Я подумала, что сейчас он поднимет взгляд… посмотрит… и подойдет ко мне, чтобы сказать: «Простите, мы с вами знакомы?». Ты поднял взгляд, посмотрел на меня удивленно, подошел и сказал: «Простите, мы знакомы?».
— Вот, — сказал Натаниэль. — Ты знаешь, что тебе нужно в жизни. Просто знаешь. А я с некоторых пор просто знаю, что происходит с мирозданием. Не спрашивай — откуда. Это внутреннее ощущение, оно тебе знакомо. Уверенность. Раньше я пытался описать мир уравнениями, а с некоторых пор пишу уравнения, зная решение. Все наоборот. Будто весь этот мир… как тебе объяснить, если я и сам не могу понять… Ощущение, будто весь мир, Вселенная — это часть меня, я ощущаю далекие галактики так, как чувствую сердце или ногу, понимаешь? Я не сошел с ума…
— Конечно, — быстро сказала Дженни, — и не думай об этом.
Натаниэль повернул голову и поцеловал Дженни в губы. Я просто знаю, — подумал он. Я даже мог бы назвать имя того, кто… Это не Бог, я не верю в Бога, создающего мир по своему желанию, это не Бог, это человек, как ты и я, только он… Он создал нас по своему образу и подобию, он хочет нам помочь, но у него не получается, потому что он не Бог, и поэтому Вселенная исчезнет, темной энергии в ней слишком много…
Дженни не думала ни о чем. Она просто чувствовала, что Нат прав. Ей было все равно, что станет с миром через минуту. Она жила сейчас. Она сказала «да». И все. Сейчас — да. А через минуту — или будет счастье, или не будет ничего. И это правильно. Если нет счастья, то зачем все?
Это было так неожиданно, — думал Натаниэль. — Я шел вечером по университетскому парку, тяжелые тучи давили на психику, настроение было поганым, и вдруг… Я будто поднялся над тучами и увидел Землю сверху… и себя, стоявшего, задрав голову. Я смотрел в свои глаза, и взгляд многократно отражался от самого себя, как в бесконечных зеркалах. Я увидел Вселенную такой, какая она на самом деле. Это было не знание, а ощущение, но оно стало уверенностью, потому что энергия чувств перелилась в энергию знаний, закон сохранения это позволяет…
Нет такого закона. Это он сказал себе, вернувшись. Он стоял, прислонившись к дереву, ноги не держали его, и Натаниэль вынужден был обнять ствол обеими руками, чтобы не упасть. Нет такого закона в физике. Но он знал. Он читал о том, как приходит к человеку откровение. Смысл. Что-то вспыхивает внутри… Он не думал, что это может случиться с ним.
Он подождал, пока перестанут дрожать колени, и побрел к кампусу, где стояла его машина. Тучи почему-то рассеялись, закатное солнце мрачно заглядывало в глаза, а он знал: скоро. Может, завтра. Или через неделю. И ничего не будет.
Наверно, так пророки ощущали будущее. Не понимали, не могли описать, просто знали.
— Нат, — сказала Дженни, оттолкнув его, потому что губы стали вдруг горькими, — ты сделал мне предложение, но так и не сказал… не сказал…
— Я люблю тебя, — выдохнул Натаниэль. — Дженни, я тебя люблю.
— Ну вот, — улыбнулась она. — А ты говоришь: мир погибнет. Я тоже люблю тебя, Нат.
— Все верно, — сказал Сатмар. — Или ты, или они.
Тихий вздох наполнил комнату, как песня, услышанная издалека. Это Тали, — подумал Аббад, — пожалуйста, ты не должна…
— Они справятся, когда меня не будет, — подумал Аббад. — В их мире любовь — обычное дело. Не резонанс, такой же редкий, как явление сверхновой, но… просто любовь.
— В их мире есть ненависть, — сказал Сатмар.
— В их мире есть дружба, — твердо произнес Аббад, — альтруизм, желание делать добро.
— И гораздо больше эгоизма и зла.
— Нужно дать им шанс, — упрямо сказал Аббад. — Они должны выбрать. Сами. Без меня.
— Это твое окончательное решение? — спросил Сатмар.
Аббад перевел взгляд на Тали. Нет, говорила она, думала, призывала, просила.
— Да, — сказал он.
Сатмар кивнул. Асиана покачала головой. Крамус отвернулся.
За время разговора из-за горизонта поднялись Эрон, Гирда и Капринаут, и цвета изменились — воздух стал розовым и струился, подогреваемый более жестким излучением Гирды, в комнате стало теплее, но Аббад почему-то ощутил озноб, и свет казался ему не таким ярким, как обычно. Смерть, подумал он. Да, я решил, но как же… Меня не станет. Меня.
Это так, молча сказал Сатмар.
Не уходи, молила Тали, сцепив пальцы и с трудом сдерживаясь, чтобы не ворваться в его мысли, не расшвырять в них все, что было еще связано с их общей памятью.
— Ты решил, — сказал Сатмар, и голос его прозвучал, будто громоподобный удар, наверняка его было слышно на равнине, а может, в городе и на континенте Тирд. Голоса монахов изредка доносились с вершины, Аббад слышал их далекие раскаты, когда бывал в столице и думал тогда: в Монастыре принимают решение. Что-то менялось в мире.
— Мы поможем тебе умереть, — спокойно произнес Сатмар. — Готовься.
— Когда? — спросил Аббад. Он не должен был спрашивать. Не удержался.
— Сейчас, — сказала Асиана. — Ты сам утверждаешь: нет времени ждать.
— Что я должен сделать? — спросил Аббад.
— Попрощайся с Тали, — сказал Сатмар. — Нам придется разорвать ваш резонанс, иначе ничего не получится. Тали тоже станет свободной. Память о тебе не будет кровоточить.
— Я не…
— Ты тоже решила, — напомнила Асиана. — Пожалуйста, покинь нас.
— Тали, — прошептал Аббад. Они протянули друг к другу свои мысли, ощущения: я буду помнить тебя,
