О чем думала королева?

вашей вине…

— Вот видите. Вы тоже считаете — по моей вине!

— Разве нет?

— Если да… Тогда получается, что я самый страшный преступник в истории, и Сталину с Гитлером и Пол Потом в придачу до меня далеко, как до… Я бы не смог жить, если бы думал так. Я бы…

— Покончили с собой? Вообще-то я собиралась задать этот вопрос позднее, когда вы рассказали бы о том, как пришли к… Но раз к слову пришлось, спрошу сейчас. От вашего коньяка у меня немного кружится голова, так что небольшое смещение смыслов… Итак?

— Тон у вас сейчас, как у милицейского полковника.

— Не отвлекайтесь.

— Хотите знать? Нет, не покончил бы. Вы правы. Я трус. Да. И эгоист. Может быть, если бы все время думал об этом, то сошел бы с ума, а потом в состоянии аффекта… Но, наверно, тоже нет. Послушайте, Ира, как по-вашему, эти ученые, которые в сороковых годах работали над бомбой… в Штатах и у нас… особенно в Штатах… Сциллард, Оппенгеймер, Теллер… Они должны были, как честные люди, люди с совестью… а совесть у них была, это были хорошие люди, да… все они должны были покончить с собой, когда узнали, что «Малыш» убил в Хиросиме сто тысяч человек? И Нагасаки! Четверть миллиона!

— Десятого августа погибло…

— Больше, да. Не напоминайте. Меня, как вы знаете, не вызывали в суд по этому делу.

— Да. Вам дали Нобелевскую премию по физике.

— Значит…

— Ничего это не значит. Вы меня напоили коньяком, и теперь я буду говорить все, что захочу.

— Послушайте, Ира…

— Нет, это вы меня послушайте! Миллион двести тысяч человек на всех континентах. Люди. А животные… На Земле осталось шестнадцать пингвинов, знаете? Почему-то они… Вы можете сказать — почему? Нет? Ну да, вы не биолог, вы физик.

— Послушайте…

— Простите… Я хотела это спросить потом… Действительно, давайте вернемся к тому вечеру.

— Значит, вы меня все равно об этом спросите?

— Обязательно. Не отвертитесь. Рассказывайте, а в уме прокручивайте вариант ответа… Только не думайте, чтобы я не слышала, хорошо?

— Да. Я подумал, что это темное поле — единственная возможность связать в одно целое все явления. И происшествие с Зоей. И единичные события. И склейки, которые с каждым происходят ежедневно, но случаются гораздо чаще, если начинаешь думать о них целенаправленно.

— Мы-то при чем? Где галактики и где мы с вами? Где имение и где вода?

— Ну да, в огороде бузина, а в Киеве дядька. Помню: сидел в кресле, смотрел в экран компьютера и думал, как вы сейчас: при чем здесь темная энергия? Только потому, что, кроме известных четырех, это единственное физическое поле, которое я могу без вреда для логики использовать в решении задачи? Вообще-то, многие открытия так и были сделаны: методом исключения. Или методом тыка. Выражаясь по научному — классическим методом проб и ошибок. Так это всегда было. Кеплер, к примеру. Вы знаете, сколько кривых линий он исследовал и отбросил, пока не пришел к выводу, что планеты обращаются вокруг Солнца по эллипсам? Казалось бы, после окружности, что сразу приходит в голову? Эллипс, да? Любой современный студент… Так нет же, Кеплер сначала взял яйцевидный овал — и конечно, ничего у него не вышло с расчетами орбит. И только во всем разочаровавшись, вспомнил об эллипсах. Так уж почему-то наши мозги устроены: верная мысль приходит или самой первой (и тогда ее отбрасываешь по принципу — первый блин комом), или самой последней, пропустив вперед все прочие, включая самые нелепые и не относящиеся к реальности. Да. Мне повезло в том смысле, что… Физических полей всего пять — четыре известных плюс пятое, сомнительное, не объясненное, но все-таки вроде бы существующее. Перебирать почти и не пришлось. Но все было по классической схеме: помню, я сразу подумал о темной энергии, думал о ней еще тогда, когда смотрел, как Зоя шла по двору к нашему подъезду. И отбросил эту идею, потому что… Ну, по той самой причине: где имение, а где вода… Потом — и хорошо, что тем же вечером, а не год спустя — опять подумал: а все-таки, почему не… Я пытался приспособить для своей цели и электромагнитное поле (не получалось, никто же не наблюдал никаких электромагнитных явлений, возникавших во время склеек), и гравитационное (это даже обсуждать нечего, для него нужны массивные тела с переменной массой, а где такие в природе?), и поле ядерных сил (оно слишком короткодействующее), и слабое (отличающееся от ядерного только тем, что пользы от него еще меньше). Что осталось? Темная энергия. И вопрос: от нее-то какая польза? Она там, в мире галактик, а мы здесь… Почему вы так на меня смотрите, Ира?

— Вы так эмоционально рассказываете, что мне все понятно. На самом деле. Продолжайте, пожалуйста. И заметьте, это не я вас сейчас перебила… Но раз уж… Зоя… С ней что-то случилось?

— Случилось? В каком-то смысле. А может, со мной… но я к этому еще… Может быть… В тот вечер я позвонил ей, было уже довольно поздно, обычно я не звонил Зое в такое время, но она была рада звонку, да, рада — это я к тому, что если бы голос оказался постным или уставшим, я, наверно, попрощался бы и положил трубку. И не спросил бы ничего. И тогда — скорее всего — ничего бы и не придумал. От какой малости зависит порой судьба… в общем-то, судьба человечества, да… От того, с какой интонацией женщина ответила по телефону… Я сказал, что мой вопрос может показаться идиотским, а Зоя ответила: глупости, спрашивай, ты же знаешь… Что она сказала еще — а ведь что-то сказала, это точно, — я не помню совершенно. Может, это важно, потому что любое слово в том разговоре могло оказать влияние… Нет, не помню. Я спросил: когда она шла сегодня через двор, направляясь… я намеренно сделал паузу, ожидая, что она сама добавит «домой» или «к тебе»… но она промолчала, и я продолжил: «Ты шла домой, я видел в окно, так вот, когда ты проходила мимо цветника, не произошло ли с тобой чего-то такого, что ты запомнила? Ну, будто тебя кто-то толкнул, или в голову пришла какая-то мысль, или… что угодно?» Она долго молчала, я слушал, мне даже почему-то показалось, что она уже сказала, а я не расслышал… Я переспросил: «Что?» «Ничего, — сказала она. — Да, случилось, а ты как догадался?» На вопрос я не обратил внимания и сказал, наверно, слишком громко: «Что? Что случилось?» «Ничего, — повторила она. — Тебя это не касается. Просто… Мне сегодня сделали предложение… В смысле — предложили выйти замуж. И в тот момент я подумала: да, это то, что мне нужно». «В тот момент ты приняла решение, — сказал я. — Вот. Это я и хотел знать. Спасибо. Ты умница». Господи! Я совсем не то имел в виду, о чем она в тот момент подумала! Она неправильно меня поняла! То есть, не поняла вообще, потому что мысли ее… Помню, каким сухим стал ее голос. Как эта салфетка… «Да? — сказала она. — Ты никогда не говорил мне, что я умница. Умница, значит? Знаешь что, катись ты к чертовой бабушке!» И положила трубку. Или бросила… Звук был такой… Я подумал… В тот момент я понял, как соединить темную энергию с моими единичными процессами…

— Господи… Вы действительно совсем не понимаете женщин? Даже по вашим словам… вы так точно передали… Как вы могли…

— Я же говорю… Мысли были совсем о другом. Меня интересовало: приняла ли она для себя какое-то решение в тот момент. Неважно какое. Я действительно об этом совершенно не думал. Тогда.

— Послушайте… Я понимаю, что… Это ваша личная жизнь, и я не имею права…

— Ваши коллеги обычно так не говорят.

— Они просто спрашивают. Я тоже… ну, хочу просто спросить… Вы дурак, Игорь?

— Что? Я… Вы вспомнили фильм, да? Рязановского «Андерсена»? Там в конце Тихонов… он Бога играет… спрашивает вот так же у Андерсена…

— Я не видела этот фильм. Не люблю Тихонова — ни молодого не любила, ни старого. Я вас просто спросила: вы хоть поняли, что сделали в тот вечер?

— Наверно, понял. Потом. А что я, по-вашему, должен был сделать? Она мне сама сказала четким