Парни глядели ему вслед.
— Старик молоток! — пришел к выводу солист, и остальные согласились, что да, действительно молоток, а рубль двадцать жалко.
Внезапно полил дождь, который вечно имеет привычку начинаться внезапно. Соломатин заспешил, но оказался на остановке, опоздав на автобус буквально на несколько секунд.
Как вдруг рядом остановился «Москвич».
— Садитесь, Ефрем Николаевич!
Соломатин узнал учителя физкультуры; как говорится, из двух зол — ливень и физкультурник — выбрал меньшее.
— Такая незадача, Ефрем Николаевич, — плакался по дороге физрук, — аккомпаниаторша, которая на гимнастике, в декрет ушла…
— Вот вы зачем меня подвозите… — усмехнулся Соломатин.
— Два раза в неделю, — принялся уговаривать физкультурник. — Что вам стоит побренчать?
— Мне вот здесь! — Соломатин попросил остановиться.
— Это по трудовому соглашению, — физрук притормозил у входа во двор, — с завучем уже согласовано. Вот расписание! Разве вам деньги не нужны?
Соломатин взял расписание.
— Деньги всем нужны, к сожалению. — И вышел из машины. Преподаватель физкультуры поглядел ему вслед.
— Гад! — сказал он. — Гад, но умеет играть на рояле!
Пока ждали Тинга, искали Тинга, переживали из-за Тинга, сам Тинг, напрочь потерявший облик приличной домашней собаки, голодный, ободранный, грязный, тоскливо бродил по городу. Тинг искал, искал… музыку. Вот он услышал бодрые раскаты военного марша и тотчас заспешил им навстречу.
Во дворе, сверкая медными трубами, маршировал оркестр военно-морского училища. Музыканты, играя на ходу, ловко вышагивали нога в ногу, и только один, толстенький, все время сбивался с ритма.
Тинг огляделся — рояля нигде не было. Тинг присел где пришлось. Военно-морской оркестр маршировал — сначала слева направо, потом разворачивался и топал справа налево, потом снова слева направо, снова справа налево… Тинг вертел желтой башкой — справа налево, слева направо, справа налево… Голова у Тинга закружилась, Тинг поднялся, встряхнул головой, чтобы избавиться от кружения, и поплелся прочь.
Потом судьба привела его к музыкальному училищу. Здесь музыка лилась из каждого окна, самая разная музыка. Тинг прилег неподалеку от парадного входа. В это время появился мощный мужчина, рядом с ним нес в зубах тяжелую сумку отличный пес, такого же, как и хозяин, мощного телосложения, на груди у него позвякивало ожерелье из золотых медалей.
— Сидеть! — приказал хозяин, отворил входную дверь училища и исчез за ней.
Пес-медалист, звали его Брег, покорно сел и поставил сумку возле себя. Из сумки нахально и беспечно торчал батон колбасы.
Сначала, почуяв запах колбасы, Тинг крепился, лишь глотал слюну. А затем… А затем не выдержал и на брюхе пополз к сумке. Тинг не рискнул подползти вплотную, он замер на некотором весьма почтительном расстоянии и умоляюще поглядел на дипломированную немецкую овчарку по кличке Брег. Брег тоже поглядел на Тинга и понял, что творится у того на душе (у собак-то душа есть, владельцы собак утверждают, точно есть).
И тогда массивный, гордый Брег ловко вынул из сумки батон колбасы и… швырнул его Тингу. Тинг проследил глазами за полетом желанной колбасы, но все не решался взять ее. Брег улыбнулся (честное слово!) и двинул Тингу угощение — бери, мол, чего там, между своими…
Тинг жадно схватил колбасу, а Брег сунул морду в сумку и… вытянул из нее зеленый лук, другой батон колбасы, поменьше, и замаскировал ими недостачу…
На прежней квартире Соломатиных новая хозяйка, Анна Павловна, ползала по коридору, в коридоре был расстелен лист линолеума, и Анна Павловна крохотными ножницами отстригала лишние куски. Дочурка Анны Павловны пыталась помогать, то есть откровенно мешала.
Соломатин появился в дверях, в руках он вертел ключ.
— Извините, я по привычке открыл, вот…
Анна Павловна от неожиданности чуть не вскрикнула и испуганно уставилась на Соломатина. Из-за маминой спины выглядывала дочь.
— Я здесь раньше жил, — смущенно объяснил Соломатин. — Понимаете, у меня собака пропала… Желтенькая такая, в пятнышках. Если собака придет, она придет сюда, она ведь новый адрес не знает… — Потом взглянул на расстеленный линолеум. — Вы будто маникюр делаете. Дайте мне нож и линейку какую-нибудь…
Анна Павловна поднялась с пола:
— Семья у нас без мужчин. А найти кого-нибудь… Я вас понимаю — к собаке ведь так привыкают!..
Теперь уже Соломатин ползал, вымерял, чертил.
Появилась старуха, мать Анны Павловны, и увидела Соломатина.
— Все-таки стелешь на пол клеенку! Где ты его раздобыла, этого типа?
— Мама! — попыталась остановить ее Анна Павловна.
— Сколько этот мастер с тебя содрал?
— Мама, это не мастер!
— Мастер не мастер, больше чем на пол-литра не давай! — приказала мать.
Анна Павловна расхохоталась.
— Я непьющий! — отозвался Соломатин, все еще ползая на коленках.
— Знаем мы вас, непьющих, — ядовито ввернула старуха, — и не канючь! Трешницу получишь — и гуляй!
Соломатин улыбнулся:
— Ну что ж, по дороге к вам я уже рубль двадцать заработал…
— Чем? — спросила старуха.
— Пением… Пел на улице…
— Надо же! — заохала старуха. — Милостыню, выходит, просил.
— У меня пропала собака, — вернулся к главной теме Ефрем Николаевич. — Желтенькая такая…
— Желтенькая! — повторила старуха. — Ясное дело — алкоголик! Желтые собаки ему мерещатся, серые крысы, зеленые змеи… Неужели во всем городе нельзя было сыскать трезвого мастера?
— Если собака придет, — мямлил Соломатин, — и вас увидит — она убежит!
— Я такая страшная! — пошутила Анна Павловна.
— А он чужих не признает. У собак это бывает… Конечно, квартира наша, то есть ваша, небольшая… — гнул свою линию Соломатин, — но я на раскладушке, скромно…
— То есть как — на раскладушке? Зачем? — ахнула Анна Павловна.
— И думать не смей! — крикнула старуха. — Дочь мне скомпрометируешь!
— Это я-то? — удивился Ефрем Николаевич. — Пустите меня, пожалуйста… На лестнице жить холодно. Я где-нибудь в уголке, я мешать не буду… Собака придет — и мы сразу исчезнем.
— А если она год не придет?! — вслух подумала Анна Павловна.
— Не надо смотреть на жизнь так мрачно, — посоветовал Соломатин, чувствуя, что хозяева сдаются.
— Мы-то, — вздохнула старуха, — мечтали об отдельной квартире, а тут жилец навязался…
