— Может быть, вы не поняли, — осторожно пояснил Соломатин. — Я ведь только на ночь! Днем я мешать не стану, днем здесь будут дежурить дети!
— Дети! — радостно повторила девочка. — А как зовут вашу собаку?
— Тинг!
Тут в двери появился Шура и, вытягиваясь по-военному, доложил:
— Ответственный дежурный по собаке Ельцов!
— Караул! — в ужасе прошептала старуха.
Назавтра в школе привычно репетировал хор. Только лишь под роялем не было видно Тинга.
И тут отворилась дверь — и, пылая щеками, вошла, нет, вплыла торжествующая завуч.
— Стоп! Стоп! — недовольно покрутил головой Ефрем Николаевич. — Извините, Наталья Степановна, на двери ведь вывешено: «Идет репетиция».
— Но у меня для вас сюрприз!..
Наталья Степановна сунулась в дверь, взяла за плечико и ввела в зал Андрюшу. Он застенчиво улыбался.
— Андрюша согласился поехать с нами на фестиваль! — Завуч не говорила, а сладостно пела. Не хватало лишь музыкального сопровождения. — Я директора интерната уговорила и Андрюшиного отца тоже уломала!
— Отец так сказал. — Тут Андрюша стал подражать голосу Вешнякова: — «Ну, раз ты по геометрии схватил пятерку, ну, если они там без тебя погибают, заваруха такая, все ходят, шумят, выдай им гастроль, чтобы отвязались. Но только в первый и последний раз. Улавливаешь?…» Я, конечно, уловил. Почему не смотаться в Москву на три дня, раз заменить меня некем. Хотя, конечно, дни уходят…
— Пусть коллектив решает! — медленно сказал Соломатин.
— Какой еще коллектив? — переспросила завуч. — И что он должен решать? — А Андрюша, который несколько лет занимался у Соломатина, сразу понял и помрачнел.
— Коллектив — это мы! — Шура шагнул вперед и повернулся к Феде. — Рыжий, говори!
— Но почему я? — начал было сопротивляться рыжий Федя.
— Говори! А не то мы тебе так набьем! — пригрозил Шура.
— Что за слова! — возмутилась завуч. — Почему вы молчите, Ефрем Николаевич?
Но тот не проронил ни слова.
— Конечно, — мечтательно сказал Федя, — очень хочется в Москву, но совесть у нас есть? — Он повернулся к товарищам.
— Есть! — хором ответил хор.
— Вот именно! — грустно продолжал Федя. Теперь он обращался к Андрюше: — Для тебя это так, развлечение! А я, например, всю жизнь буду в хоре петь!
— А у меня ни слуха, ни голоса, я только ноты перелистываю! — с чувством сказал толстый Кира. — Но я тоже против Андрея, который задается!
— Но я же не виноват! — воскликнул Андрюша.
— Ты не виноват, что такой родился! — воскликнул Шура. — Раньше мы сами за тобой бегали, это была наша ошибка. Забирайте, Наталья Степановна, вашего, как это… вспомнил… вундеркинда…
— Ефрем Николаевич, — завуч окончательно растерялась, — вмешайтесь наконец, вы же педагог!
— Вот поэтому я и не вмешиваюсь! — ответил Соломатин.
— Я хотел, чтобы по-хорошему, — всхлипнул Андрей.
— Я тебе верю, — кивнул Соломатин, — но Федя уже сказал!
— Ладно, ребята, пока! — Андрюша обиженно направился к выходу.
— Когда у нас будет концерт, — издевательски крикнул Кира, — ты приходи, мы пропуск дадим!
— Я этого так не оставлю! — пообещала завуч. — Какие-то мелочные счеты, какое-то дешевое упрямство вам, Ефрем Николаевич, дороже чести школы!
И тоже ушла, еще сильнее пылая щеками.
— Ну что, ребята? — спросил Соломатин. — Жалеете, что не едем в Москву?
— Жалеем! — ответил хор.
— Я тоже жалею. Но самолюбие у нас есть?
— Есть! — снова хором сказал хор.
— Правильно! — подтвердил учитель. — И мы еще сделаем нашу школу школой с певческим уклоном.
После уроков Ефрем Николаевич вернулся на старую квартиру, собственным ключом отпер дверь, новый замок еще не успели врезать. Первым встретил Соломатина дежурный Костик.
— Тинг еще не вернулся!
— Иди скорее домой! — отпустил дежурного Соломатин.
— Притащился, жилец непрошеный! — услышала голос Соломатина старуха, мать Анны Павловны. — Картошку я тебе наказывала?
— Принес! — сказал Соломатин.
— А свеклу?
— Тоже принес!
— Снеси на кухню! — распорядилась старуха. — И ступай балкон красить!
— В шахматы сыграем? — С партией шахмат в руках возникла дочь Анны Павловны.
— Обожди ты с шахматами! — прикрикнула на нее старуха. — Сейчас дядя перила на балконе выкрасит, потом полку на кухне повесит, потом наличник на входной двери надо поправить, чего-то он покосился, потом в ванной две кафельные плитки слетели, надо починить, а потом уж сыграет с тобой в шахматы!
Соломатин ничего не возразил, вышел на балкон и взялся за кисть. В дверь позвонили.
Соломатин обернулся.
— Крась, не останавливайся! — прикрикнула старуха. — Вона дел сколько.
И отперла дверь.
Это пришла Тамара.
— Извините, — сказала Тамара, — мой папа у вас?
— На балконе! Ноги оботри!
Из-за спины Тамары выглядывал симпатичный толстяк.
— А ты постой тут! — не пустила его старуха.
Тамара прошла на балкон.
— Папа! — сказала она. — Я вижу, Тинг не возвращался?
— Нет… — ответил Соломатин, крася перильца.
— Меня на курсы приглашают. Художник по озеленению. Озеленение города. Это творческий процесс.
— А как же твои любимые пещеры?
— В пещерах темно, сыро и летучие мыши. Художник с курсов, он на лестнице ждет.
Отец пошел к выходу. Отворил дверь.
— Я ее отец!
— Здравствуйте! — заулыбался толстяк.
— До свидания! — мягко уточнил Соломатин. — И уходите мирным путем. Не заставляйте меня применять насилие! — И хлопнул дверью перед носом растерявшегося парня.
— Папа, — сказала Тамара, — я тебе завидую, у тебя призвание.
И тотчас раздался звонок.
— Сейчас я ему покажу! — возмутился Соломатин.
Сам открыл дверь. На пороге стояли… хористы. Чуть ли не все.
— Ефрем Николаевич, — пожаловался Федя, — мы тут без вас разучивали, как вы велели, но завуч пришла и выгнала.
