— А что, это помеха? — с интересом спросил педагог.
— Смеяться будут! — убежденно заявил Федя. — Вот рыжий, а поет по-латыни!
Все рассмеялись.
— Видите! — сказал Федя.
— А мы его перекрасим! — предложил Шура. — Или наголо побреем. А будет сопротивляться, мы ему… так набьем…
— Ты держиморда какой-то, — улыбнулся Ефрем Николаевич, — все «набьем» да «набьем»… Подхода у тебя нет!
— В нашем возрасте, — сказал Шура, — я знаю, какой нужен подход! Пусть Федя попробует, а не захочет, мы ему…
— Рыжий я! — грустно повторил Федя. — У рыжих своя, трудная жизнь! Но я попробую…
Ефрем Николаевич взял аккорд, и Федя радостно заголосил:
— Стоп! — оборвал Соломатин. — Что это ты так бодро поешь?
— Так это же веселая песня! — беззаботно ответил Федя. — Веселится и ликует весь народ!
— А что такое коварные мысли?
— Это значит шутливые! — пришел Федя к неожиданному выводу. — Вот в цирке — клоун, его тоже называют коварный!
— Не коварный, а коверный! — поправил Соломатин.
Дети опять рассмеялись.
— А ты бывал на вокзале? — спросил Ефрем Николаевич. — Помнишь — одни уезжают, другие прибывают… Встречи, расставания, и во всем такая непонятная, такая щемящая грусть… Понимаешь? Вот Глинка, когда писал, он это испытывал…
— А я не знал, что это вокзальная песня! — сказал Федя, оправдываясь.
— Не вокзальная, а попутная! — поправил Ефрем Николаевич.
— Когда мы к бабушке едем, — вспомнил вдруг Кира, — мама на вокзале всегда говорит: «Ничего руками не трогай, здесь сплошная инфекция…»
— Я люблю вокзалы, — заметил Костик, — уезжать и встречать тоже, мне всегда чего-нибудь привозят!
— Мне на вокзалах весело, а не грустно, как Глинке! — сказал неудавшийся солист Федя.
— Давайте я Феде набью, и он сразу загрустит! — нашел выход Шура.
— Ну-ка, ты сам! — вдруг предложил учитель пения.
— Кто, я? — испуганно переспросил Шура. — Солистом?
— Именно ты!
— Что вы, я стесняюсь…
— А мы тебе набьем, — задиристо предложил Соломатин, — и ты перестанешь стесняться!
Отворилась дверь. И на пороге возник учитель физкультуры.
— Здравствуйте! — сказал он. — Согласно договоренности с Натальей Степановной… Вносите! — сказал он.
И четверо юных молодцов, пыхтя и отдуваясь, внесли в зал штангу и опустили на пол.
— Вы когда кончите? — нагло спросил учитель физкультуры. — Больно вы долго! Дайте и другим культурно развиваться!
Не говоря ни слова, Ефрем Николаевич снял пиджак и повесил на стул.
Стало тихо.
И хористы, и физкультурники с интересом смотрели на учителя пения, думая, что он кинется сейчас на физрука.
А физрук — тот даже на всякий случай принял боевую позу.
Но Ефрем Николаевич подошел не к нему, а к штанге. Ефрем Николаевич вдохнул побольше воздуха, выдохнул, нагнулся, поднял штангу; шатаясь, вынес ее из зала и с грохотом уронил в коридоре.
— Вот так! — сказал Соломатин, тяжело дыша.
После этого он взял плакатик, на котором было написано: «НЕ ВХОДИТЬ! ИДЕТ РЕПЕТИЦИЯ!», и повесил на дверь.
В это время дом Соломатина посетил гость. Он был одет в темный териленовый костюм, в белую рубаху, шея перехвачена нейлоновым галстуком, ботинки начищены.
Тамара ставила в вазу букет цветов, очевидно принесенный гостем, а он оглядывался по сторонам, приглаживая волосы, которых оставалось, увы, немного.
— Тесно живете! — оценил Валерий, так звали лысого.
— Мы на очереди стоим! — сообщила Клавдия Петровна, она тоже была дома.
— Связи в исполкоме есть? — Валерий взялся за спинку стула. — Вы разрешите?
— Конечно, садитесь! — улыбнулась Тамара, а Клавдия Петровна добавила:
— Вот связей у нас нет!
— Благодарю вас! — Валерий сел. — Прошу понять меня верно. Я говорю не о блате, а о контактах. Блат — это когда не по-честному, а контакты — это когда широкая информация приводит к запрограммированному результату! Связи в исполкоме я налажу!
— Спасибо. Я чай поставлю! — Клавдия Петровна вышла на кухню.
Раздался телефонный звонок. Как обычно, не узнав, кого спрашивают, Тамара сказала:
— Тамары нету дома!
— Я их всех отважу! — пригрозил Валерий.
Тут вдруг стало слышно, как отворилась дверь, это вернулся домой Соломатин. В комнату влетел Тинг и залаял на Валерия.
— Спокойно, Тингуша! — погладила его Тамара.
— День добрый! — Валерий поднялся навстречу хозяину. — Приятно познакомиться.
Тамара не дала договорить.
— Папа, это Валерий! Он заместитель управляющего «Лакокраспокрытия». Он устраивает меня старшим лаборантом. Правда, я не умею, но Валерий говорит, что это не имеет принципиального значения. Там прилично платят…
Из-за спины Соломатина раздался смех. Смеялись Шура и рыжий Федя.
— Проходите в маленькую комнатку и репетируйте там! — распорядился Соломатин и виновато добавил, глядя на жену, выглянувшую из кухни: — Видишь ли, Клава, им надо работать, в школе негде, у Шуры от пения плачет маленький братик, а у Феди скандалят соседи по квартире…
Дети прошли в маленькую комнату и, не дав никому опомниться, в полный голос грянули песню.
Клавдия Петровна скрылась в кухне, а Валерий вздрогнул.
Соломатин посмотрел на него в упор.
— Меня зовут Ефремом Николаевичем, а ваше отчество?
— Если вы намекаете… — Валерий дотронулся до головы, — так мне всего тридцать один. Преждевременное облысение. И я надеюсь, что вы притерпитесь к моему внешнему виду!
— А зачем мне это? — искренне удивился Соломатин.
