Потом Ефрем Николаевич весело шагал по улице, как вдруг вытянул шею и вгляделся. Он увидел Андрюшу, который доел эскимо, выкинул палочку и взял высокую ноту:
— А-а…
Очевидно, остался недоволен, достал из кармана монету и протянул ее продавщице.
— Еще!
— Андрей! — окликнул Соломатин. — Ты что, с ума сошел? — И отобрал эскимо.
Андрюша грустно спросил:
— Нас берут на фестиваль?
— Берут!
— Хочу охрипнуть! — сказал Андрюша. — Ем четвертую порцию — и никак!
— Не понимаю! — Ефрем Николаевич действительно не понимал.
— Если я охрипну и потеряю голос, мне будет легче! — делился горем Андрюша. — Отец пришел и сказал: «Перевожу тебя в школу-интернат с математическим уклоном». Чтобы, значит, я жил там, как в тюрьме. Меня будут кормить, а я за это буду решать задачки!
Отец Андрюши, Артемий Васильевич Вешняков, делал клиентке немыслимую прическу под названием «Вечерняя заря». У всех женщин, которые садились в кресло к знаменитому мастеру, появлялось на лице выражение счастья или глупое выражение, что, в сущности, одно и то же.
Соломатин заглянул в зал, увидел Артемия Васильевича и двинулся к нему.
— Добрый день!
Вешняков ответил доброжелательно:
— Привет педагогике! Как семья, все здоровы?
При этом пальцы его выплясывали на голове клиентки затейливый танец.
— Вы зачем Андрюшу забираете? — печально спросил Соломатин.
— Вот в Италии был мальчик Робертино Лоретта, — ответил Вешняков, — пел себе, а потом голос сломался, сломался и сам Робертино. Улавливаете?
— Вовсе не обязательно, чтобы Андрюша потом становился певцом. От общения с музыкой он сам делается красивее, добрее. Человек должен расти с музыкой в душе!
— Если бы я знал, — гнул свою линию парикмахер, — что из сына выйдет народный артист… Улавливаете?
— Но у него к математике нет особых способностей!
— Разовьются! — уверенно сказал Артемий Васильевич. — Учили бы меня с детства математике, я бы не стоял тут с ножницами, а был бы главный конструктор, точно! Сейчас технический век! Счастье — оно не в деньгах, я тут, может быть, зарабатываю больше, чем главный конструктор!
— Вас так уважают! — вставила клиентка. — К вам предварительная запись! Вы делаете современную, нужную голову!
— У нас поездка на фестиваль. — Голос у Соломатина против собственной воли стал просительным.
— Вот это уж ни к чему! — Артемий Васильевич был убежден в собственной правоте. — Самомнение развивать! Андрей где прячется?
— Тут, за углом! — признался Соломатин.
— С математикой вопрос решенный! Скажите ему, чтобы шел домой задачи решать. Улавливаете?
— Губите талантливого парня! — грустно вздохнул Соломатин.
Парикмахер покрутил головой:
— Наука людей не губит! Людей губит искусство! Это я вам твердо заявляю, как артист, как человек искусства!
Соломатин покивал, будто согласен, и полез в карман.
— Совсем забыл, я вам подарок принес!
Вешняков насторожился, но лицо у Соломатина было бесхитростное.
— Позволите?
И прежде чем Вешняков успел опомниться, он ловко развязал ему галстук, снял и нацепил «бабочку».
— Вот теперь вы артист, правда, пока еще не народный. Все артисты носят «бабочки». Волосы напомадить?
— Не надо! — испуганно сказал Артемий Васильевич, не зная, как себя вести.
— Смотрите, ваша женщина уже дымится, улавливаете? — И Соломатин медленно двинулся к выходу; держался он победителем, но настроение было паршивое.
А Вешняков испуганно рванул рубильник и содрал с головы клиентки сложное электрическое приспособление. Теперь ее волосы высились замысловатым сооружением под названием «Вечерняя заря». Клиентка выдохнула из легких дым, откашлялась, поглядела в зеркало — и стала счастливой. Женщине для этого так мало нужно…
Когда Ефрем Николаевич поднимался по школьной лестнице, из двери с табличкой «Заведующий учебной частью» выглянула Наталья Степановна и поманила Соломатина пальчиком.
— Что ж это вы, Ефрем Николаевич, Андрюшу отпускаете?
Когда сыплют соль на раны, становится, как известно, больнее, и Соломатин ответил зло:
— Быстро вам доложили!
— У вас заготовлен другой солист?
— Солисты не грибы, их впрок не заготавливают!
— У нас незаменимых нет! А начиная с сегодняшнего дня время ваших спевок вы согласовывайте с учителем физкультуры! — У завуча был характер, как говорили в школе, не приведи господь!
— Это еще почему?
— Я передала ваш зал ему! Он готовит детей к спартакиаде. А я так люблю его штангистов!
— Как вы можете сравнивать гири и музыку? — возмутился Ефрем Николаевич.
— Давно собираюсь спросить, — ехидно парировала завуч, — почему это вы приводите на занятия хора вашу личную собаку?
— Это не личная, а общественная собака! — Соломатин ушел, хлопнув дверью.
Детский хор обсуждал случившееся, собравшись в зале, где проходили репетиции.
— Надо пойти, — выкрикнул один из хористов, по имени Шура, — и набить Андрюшке…
— Спокойно! — прервал Соломатин. — Он тут ни при чем!
— Что значит «ни при чем»? — не согласился рыжий Федя. — Человеку двенадцать лет, и пора иметь собственное мнение!
— Люди, подобные Андрею, — вступил в дискуссию Костик и блеснул очками, — думают только о карьере.
— Да бросьте вы на него нападать! — сказал Соломатин. — У родителей — власть, а у него что? Бесправие!..
— Улавливаете? — вздохнул Федя.
Соломатин засмеялся.
— Что будем делать? Вносите предложения!
— Надо выдвинуть кого-нибудь другого! — Костик покраснел. — Давайте меня выдвинем, только я не уверен, что смогу…
— Федю! — Шура ухватил Федю за шиворот и потащил к роялю. — Федя может, а не сможет, мы ему набьем…
— Спокойно! — призвал к порядку Соломатин. — Отпусти его!
— Мне нельзя, я — рыжий! — возразил Федя.
