ловкости, быстроты”.
Критикуя далее и Центральный Комитет за эти психологические недостатки, Ленин заканчивает тем, что они имеют прямое значение для политики: в политической борьбе остановка есть смерть.
В письмах того же времени Ленин настаивает на решительном пресечении среди заграничных членов партии малейших поползновений к дрязге и пересудам. В послереволюционные годы критическая требовательность Ленина к психологическому и культурному облику членов партии еще более возрастает. В 1922 г. он пишет: “Экономической силы в руках пролетарского государства России совершенно достаточно для того, чтобы обеспечить переход к коммунизму. Чего же не хватает? Ясное дело, чего не хватает: не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет”.
В то же время Ленин находил сильные, впечатляющие слова об идейном и психологическом престиже партии и ее представителей в массах. В 1907 г. он писал, что после раскола с меньшевиками “надо было возбудить в массе ненависть, отвращение, презрение к этим людям, которые перестали быть членами единой партии…” Эти слова косвенно хорошо иллюстрируют всю важность, которую придавал Ленин обратным чувствам масс по отношению к большевикам. Агитация и пропаганда последних всегда была “апелляцией к чувствам масс”, как выразился Ленин по поводу манифеста III, Коммунистического Интернационала. Этим не в меньшей мере, чем своей объективностью и научной обоснованностью, были сильны все призывы и лозунги партии. Превратить Советы в орган восстания, в орган революционной власти! “Вне этой задачи Советы пустая игрушка, неминуемо приводящая к апатии, равнодушию, разочарованию масс, коим вполне законно опротивели повторения без конца резолюций и протестов”.
Партия сильна и доходчивостью агитации и силой примера. “От нас, — пишет Ленин, — ждут пропаганды примером: беспартийной массе надо показать пример”. В тех губерниях, где в 1918 г. царил голод, Ленин требовал развернуть массовую агитацию как среди рабочих, так и среди голодных крестьян, в частности, поднимая в поход на жнитво в урожайный Елецкий уезд.
Еще один пример огромного значения, которое всегда, везде, постоянно придавал Ленин психологии и общественно-психологическим задачам партийной работы. Вот он рассказывает аудитории на митинге в 1919 г. о победах Красной Армии на Дону. Они стали возможны, по его мнению, исключительно благодаря усилению партийной и культурно-просветительной деятельности в рядах Красной Армии: “Это вызвало психологический сдвиг, и в итоге наша Красная Армия завоевала для нас Дон”. Учитывать психологический сдвиг, вызывать психологический сдвиг — такова, под углом зрения социальной психологии, двуединая задача партии в руководстве массой, в осуществлении задач революции, в строительстве социализма.
Суммация революционных настроений
До победы Октябрьской социалистической революции ленинский интерес к социально-психологическим процессам и явлениям имел существенно иную направленность, чем после победы. До победы действенная задача ленинской социальной психологии состояла отнюдь не во всестороннем коммунистическом воспитании масс. Такую установку он называл обманом рабочих со стороны партий и вождей II Интернационала. Пока общественно-экономические условия остаются капиталистическими, пока трудящиеся находятся под гнетом буржуазии, принимающим подчас утонченные формы, обманом является допущение мысли, будто большинство эксплуатируемых способно выработать в себе твердость социалистических убеждений и характера. На самом деле, говорил Ленин, только после того, как будет свергнута эксплуатация, “только после этого и в самом ходе острой классовой борьбы осуществимо просвещение, воспитание, организация самых широких трудящихся и эксплуатируемых масс вокруг пролетариата, под его влиянием и руководством, избавление их от эгоизма, раздробленности, пороков, слабости, порождаемых частной собственностью, превращение их в свободный союз свободных работников”.
До победы социалистической революции все наблюдения и мысли Ленина в области общественной психологии подчинены одной решающей цели. В условиях самодержавно-капиталистического строя надо было думать о концентрации, слиянии в один поток и тем самым подъеме революционных настроений, о преодолении настроений, тормозивших революцию. “У предыдущего поколения, — говорил Ленин в 1920 г., — задача сводилась к свержению буржуазии… развитие в массах ненависти к ней, развитие классового сознания, уменья сплотить свои силы”.
Это был отнюдь не прямолинейный процесс. С одной стороны, как показал опыт революции 1905 г., “долгое и безраздельное господство самодержавия накопило невиданное, пожалуй, в истории количество революционной энергии в народе…”. Но, с другой стороны, ведь этот народ составлял часть капиталистического общества и поэтому “не лишен недостатков и слабостей капиталистического общества. Он борется за социализм, и вместе с тем борется против своих собственных недостатков”. Все же иногда они одолевают его. Так, с начала первой мировой войны “буржуазия повсюду победила, на время, пролетариат, захлестнула его мутным потоком национализма и шовинизма”. Но все же основная тенденция в конечном счете прокладывала себе дорогу.
Суть этой основной тенденции — все более полное психологическое ощущение и все более ясное сознание деления существующего общества на два антагонистических лагеря, на “мы” и “они”. Об этом очень сильно написал Ленин. “А представитель угнетенного класса, хотя из хорошо оплачиваемых и вполне интеллигентных рабочих, берет прямо быка за рога, с той удивительной простотой и прямотой, с той твердой решительностью, с той поразительной ясностью взгляда, до которой нашему брату интеллигенту, как до звезды небесной, далеко. Весь мир делится на два лагеря: „мы', трудящиеся, и „они', эксплуататоры… „Какая мучительная вещь, эта „исключительно сложная обстановка' революции' — так думает и чувствует буржуазный интеллигент. „Мы „их' нажали, „они' не смеют охальничать, как прежде. Нажмем еще — сбросим совсем' — так думает и чувствует рабочий”.
Ниже мы еще вернемся к широчайшему теоретическому значению для социальной психологии как науки этого бегло сформулированного тут Лениным принципа “мы и они”.
Сейчас он нам существен как конкретный показатель полной, кульминационной зрелости революционного духа пролетариата. Сложилось это ощущение деления мира на “мы и они” — и решительный бой неизбежен. “Решимость рабочего класса, — пишет Ленин, — его непреклонность осуществить свой лозунг — „мы скорее погибнем, чем сдадимся' — является не только историческим фактором, но и фактором решающим, побеждающим”. Этот фактор толкает пролетариат к вооруженному бою и к военной победе… “Эксплуатируемый класс, не стремящийся к тому, чтобы иметь оружие, уметь им владеть и знать военное дело, был бы лакейским классом”.
Хотя, по Ленину, лишь после социалистической революции становится возможной задача полного освобождения духа масс от капиталистического наследства, все же сама революционная борьба, сама революция служит уже могучим воспитателем масс.
“Действительное воспитание масс никогда не может быть отделено… от революционной борьбы самой массы. Только борьба воспитывает эксплуатируемый класс, только борьба открывает ему меру его сил, расширяет его кругозор, поднимает его способности, проясняет его ум, выковывает его волю”. Революционная война, втягивающая и заинтересовывающая угнетенные массы, говорит Ленин, вызывает энергию и способность творить чудеса. И это относится не только к передовому революционному классу, пролетариату, но и к крестьянам. Революция 1905-1907 гг., по словам Ленина, “впервые создала в России из толпы мужиков, придавленных проклятой памяти крепостным рабством, народ, начинающий понимать свои права, начинающий чувствовать свою силу”.
Но пока нет налицо этого обратного воздействия самой революции на психологию масс в условиях дореволюционных, “мирных”, все социально-психологические наблюдения Ленина подчинены единственной задаче: как можно полнее учесть и соединить потенциальные силы в обществе, которые могли бы прямо или косвенно способствовать наступлению и победе революции. Задача состояла в том, чтобы неустанно сливать вместе все ручейки, все разрозненные струйки, все отдельные капли протеста в обществе. Разумеется, для этого прежде всего надо было учесть объективную конечную общность интересов, но ближайшим образом речь шла о субъективной, психологической стороне. Ленин сформулировал установку в таких словах: “…собирать, если можно так выразиться, и концентрировать все те капли и струйки народного возбуждения, которые высачиваются русской жизнью в количестве неизмеримо большем, чем все мы себе представляем и думаем, но которые надо именно соединить в один гигантский поток”. Ленинская наука революции требовала этого выискивания научным прожектором любых признаков подъема, любых, даже самых незначительных тенденций, которые могли бы быть объединены и суммированы в революционном лагере. Еще в 1901 г. Ленин писал: общественное возбуждение растет в России во всем народе, и долг
