вроде доволен тем, что освободился от забот. И беспечность его удивляет: то костры разжег, теперь вот настаивает остаться здесь…
— И смотрит все волком. Слова не скажет, чтобы поддержать нас. Ведь он все же старший лейтенант и бойцы это знают…
— Словом, Петя, оставаться тут мы не будем, — прервал его Ефимов. — Решено. Но как быть с ногами и руками?
— Надо бабушку спросить. Небось, знает какое-нибудь средство.
— Кстати, что-то ни ее, ни мальчика не видно. Где они?
Как ни больно было ступать, Ефимов решил все же попробовать добраться до соседней хаты, навестить радистов и шифровальщиков. Он поднялся, сжав зубы, сделал несколько неуверенных шагов, остановился и снова пошел, держась за стену.
Во дворе крутила пурга, остервенело дул ветер, поднимая снег с сугробов. Идти здесь было еще труднее, но он шел, точно ребенок, делающий первые шаги. За углом дома дорогу ему преградил большой сугроб, он стал обходить его и откуда-то сверху услышал детский голос. Подняв голову, Ефимов увидел на чердаке старушку-хозяйку и ее внука. Они сидели на сене, накрытые домотканым рядном.
— Змеи вже не приедуть нынчя, але треба ще покараулить? — спросила Ефимова старушка.
«Так вот где они! Вот это люди!» — подумал Ефимов и, обращаясь к старушке, сказал:
— Ах, бабуся, бабуся! Видать, нас пожалели, не разбудили, а сами мерзнете здесь? Спасибо вам, бабуся…
Когда Ефимов вернулся в хату, у печи стояло деревянное корыто, а на скамейке несколько разнокалиберных кувшинов и казанчиков с водой. Достав из печи еще один казан с кипятком, молодая хозяйка сказала:
— То вам попарить малость ноги… От поглядите, враз помогает!..
Друзья постепенно приходили в себя, ступать Ефимову становилось все легче и легче. Правда, кончики пальцев на руках еще побаливали, но это было терпимо.
На столе появилось множество мисок и тарелок со всякой неприхотливой снедью. Приглашая обоих к столу, молодая хозяйка застенчиво сказала:
— Кушайте на здоровьичко, усё тут для вас, скушаете, ще ёсть… Толечко не торопитесь… Не бижайтесь, кушайте…
— Спасибо, хозяюшка. Вы нас, как говорится, с того света вернули!.. Теперь уж мы не помрем, правда, Петя? — пошутил Ефимов.
Молодая хозяйка вышла, и вскоре в хату вошла старушка. На «посту» теперь ее сменила дочь. Узнав, что уже четвертый час, старушка махнула рукой:
— Тепереча германы вже не придуть, — уверенно сказала она и, выйдя в сенцы, тотчас вернулась с маленькой аптекарской баночкой в руке.
— А то дочка наказывала салочко гусиное достать. От мороза самое что ни есть лучшее… Вот положьте на пальцы и пооблегчит. Да, да, то я знаю…
Когда старушка вышла из комнаты, Изотов задумчиво произнес:
— Досадно, Петрович! Такой у нас дружный народ, а немцев до самого сердца страны допустили… Думал я над этим много, но, признаться, никак не пойму, почему так случилось…
Ефимов посмотрел куда-то вдаль.
— Видно, плохо подготовились… Так я понимаю. Но все равно им долго не хозяйничать у нас. Увидишь. Погонят да так, что костей не соберут…
Дверь протяжно скрипнула. В комнату вошел запорошенный снегом парнишка и следом за ним обе хозяйки.
— Что ж энто ваши-то собралися уезжать, але што? — удивленно спросила старушка.
— Как это уезжать? Кто собрался?
— Да вон у той хате, што через дорогу, — скороговоркой пояснил мальчонка, указывая рукой в окно.
— Иде ваши с дивчиной, што записку писала, — добавила молодая.
Друзья удивленно переглянулись.
— Парня послали хозяйского до старосты, щоб сани им запрягли… — продолжала молодая. — Хлопец вже, кажись, пошел…
— Ага, пошел, — подхватил мальчик.
Оказывается, он узнал от своего старшего дружка, что партизаны послали его к старосте за санями, и во весь дух помчался домой.
— Ну-ка, Петя, — тоном приказания произнес Ефимов. — Быстро туда, узнай, что они там мудрят…
Отослав Изотова, Ефимов тотчас же стал собираться. «Пусть говорят, что староста не обижает местных, но с немцами он все же якшается… — размышлял Ефимов. — Придется немедленно уходить…
Изотов вернулся невероятно злой.
— Верно сказано: услужливый дурак опаснее врага.
— О ком это ты?
— Конечно, о Васине! Инициативу проявил, видите ли, думал, что все будут довольны, даже рады…
— Но Лора писала, что он советует остаться еще на сутки?!
— Не знаю почему он передумал, но к старосте послал он. И теперь, поди, уже вся деревня знает про нас. Так что, Петрович…
— Все ясно, Петя! Надо отчаливать и немедленно.
Молодую хозяйку послали предупредить товарищей, а сами стали прощаться со старушкой.
— Да я ж вам, родненькие, думала в ночь хлеба напеку у дорогу… Вже ж замесили!.. От напасть, а? — сокрушалась старушка. — Так вы ж возьмите што есть. Возьмите, возьмите, щё вы стесняетесь?
Партизаны покинули село, тепло, по-родственному распростившись с гостеприимными хозяевами. Все были бодры, шагали легко, хотя ноша у каждого возросла: в мешках и карманах появились хлеб, картофель, сало…
— А знаешь, Петрович, все что ни делается — к лучшему. В тепле, говорить не приходится, хорошо. Но кто знает, чем все это могло кончиться. Как-никак фрицы частенько наезжали за податью. С утра нас выручила пурга, ну, а что, если бы они пожаловали попозже?
Ефимов понимал, что Изотов прав; он не мог понять одного: почему Васин послал за санями к старосте, и решил спросить об этом его самого. Васин обиженно буркнул, что теперь говорить об этом не к чему. Ефимов вскипел, схватил его за портупею, но, взглянув на худое, унылое лицо этого человека с глубоко сидящими маленькими глазками, почему-то пожалел его. «Сколько ему лет? — думал Ефимов. — Вероятно, под сорок… В плену горя хлебнул, наверное, полную чашу…»
Группа шла строго на юго-запад, ориентируясь по компасу. В первую ночь одолели километров пятнадцать, во вторую не более семи, а на четвертые сутки, когда скудные запасы пищи были уже израсходованы, и того меньше. За спиной уже занималась заря, а группа не пройдя и трех километров, расположилась на дневку. Гороховский набивал рот снегом и, захлебываясь, глотал его. Казалось, что он опять впал в состояние болезненной апатии, но вдруг оживился, заерзал на месте и выпалил:
— Вот и отдувайся теперь за «стратегию»! На санях давно бы катили за Ипуть. Старосту побоялись обидеть!
— Не старосту, чучело ты гороховое, — взъерошился Изотов. — На все село осталась одна коняка! Это понятно тебе?
— Долго не повоюешь, если будешь все оглядываться да примеряться, кого можно, а кого нельзя обидеть, — процедил сквозь зубы Васин.
— Знаешь, старший лейтенант, так воюют только фашисты! А мы — советские… Вот так! — оборвал его Изотов.
Лицо Васина покрылось пятнами, исказилось от злобы, он хотел что-то сказать, но тут и Ефимов не выдержал:
— Не прикидывайся глупеньким, старший лейтенант! Не в обиде дело, а в том, что ты изволил
