Сущность анализа Майлза состоит в том, что в поздний период формирования еврейской Библии Бог перестает быть активным действующим лицом и даже предметом повествовательного интереса. Возможно, такое отсутствие Бога — результат самодостаточного секуляризма: евреи узнали о том, что они остались «сами по себе». А может быть, Бог этого позднего периода слишком трансцендентен, чтобы стать полноправным участником повествования. В любом случае история теперь стала делом людей, и
4. В недавней работе Тимоти Била повествование об Есфири рассматривается как амбивалентное повествование, в котором ничто в распределении ролей и состоянии отношений не остается стабильным. Все роли и отношения остаются открытыми и подверженными бесконечной динамической модификации. Бил говорит в этой связи об отношениях как между евреями и неевреями, так и между мужчинами и женщинами. Значение повествования лежит в утверждении власти евреев в таком контексте, где у них нет никакой власти:
Еврейская самобытность поддерживается, укрепляется, и власть реально переходит к евреям — в такой мере, что «страх перед евреями» и «страх перед Мардохеем» напал на людей по всему царству (8:17; 9:3) …
Что бы ни подразумевалось под этим действием (может быть, человек просто начинал называть себя евреем), персы по всей империи внезапно «становятся евреями». Раньше быть признанным за еврея означало быть обреченным на смерть; теперь для некоторых персов вопрос, похоже, встал так: «стать евреем или умереть». И в тот, и в другой момент в Книге Есфирь никак не обозначено конкретное содержание понятия «еврей». Вместо этого книга обыгрывает — иногда с убийственной серьезностью — еврейскую идентичность в категориях проявления, разоблачения и утаивания
Преднамеренная амбивалентность, представленная в повествовании, глубочайшим образом подрывает все установившиеся социальные отношения. Их разрушение делает возможным появление
Книга Есфирь посвящена выживанию в безвыходной ситуации: жизни по ту сторону конца, определенного тем, на кого проецируется абсолютное не–я, кто оказывается привилегированным представителем несходства, кто выбран для принесения в жертву для того, чтобы прежняя идентификация нации и гомогенность в политической сфере могли сохраняться дальше…
В своем прочтении Книги Есфирь и современных теорий я в особенности сфокусировался на двусмысленности представления другого еврея и другой женщины. Я полагаю, что такая двусмысленность может быть использована для саботажа политики антииудаима и женоненавистничества, основывающейся на этих репрезентациях инаковости…
Книга Есфирь обыгрывает границы между очевидным и неочевидным: между открытой властью и тайной властью, между публичным и личным, между идентичностью и различием, между тем же самым и другим, между детерминированным и случайным, между раскрытием и сокрытием
С одной стороны, эту функцию исполняет само повествование, с другой, — праздник Пурим, это карнавальное представление с перевертышами. Оно направлено на то, чтобы лишенные власти евреи не чувствовали себя загнанными в угол и пойманными в западню безвыходной политической ситуации:
Именно здесь происходит игра Пурима. Как карнавальное представление, Пурим — это общинное воплощение книги
Пурим — это не просто повторение Книги Есфирь. Скорее, он представляет собой выживание этой книги. То есть Пурим живет по ту сторону книги, дополняя ее таким образом, который осмыслен в сегодняшнем мире. Через маски и переодевания Пурима человек может узнать, каким образом его собственное «я» неразличимо смешано с другим, а другое «я» — с его «я». Пурим приглашает нас признать и даже порадоваться тому, что в нас существует иное, которое мы часто пытаемся подавить или спрятать. В этом смысле Пурим — разгульная вечеринка. Пурим переходит границы и приглашает других сделать то же самое
Карнавалы, подобные Пуриму, и карнавальная литература, подобная Книге Есфирь, — это выражения праздничного подрыва структур и норм морали, экономических, этнических и сексуальных иерархий, структурирующих отношения между индивидуумами и группами в обществе. В карнавале эти структуры радикальным образом подрываются. Социальные и символические нормы и привилегии отбрасываются прочь, установления, принадлежащие нормальному порядку вещей, затемняются, а жизнь и смерть взаимно заражают друг друга. Это время «беременной смерти», высвечивающей «амбивалентную природу самой жизни: разрушение и развенчивание имеют отношение к рождению и обновлению, смерть связана с возрождением… Символы изменения и обновления высвечивают отвержение господствующих истин и авторитетов». Это карнавальный, радикально невероятный и морально тревожащий мир переворота, совершающегося в Есф 9, — нового начала, наполненного смертью
Остается лишь высказать наблюдение, что Книга Есфирь как повествование об ускользании от несчастья и Пурим как праздник представления находятся на службе интенсивного еврейского самосознания, которое всегда необычно и оскорбительно для любой доминирующей культуры. Поскольку любая гегемония всегда стремится к «окончательному решению» в отношении обособленного, книга и праздник в их динамизме, ускользании и беспокойстве — это отвержение всего «окончательного», прежде всего «окончательного решения». Неудивительно, что книга Есфирь продолжает свое динамичное развитие в традиции, поскольку еврейское самосознание, постоянно пребывающее в опасности, постоянно должно заново осознавать себя и действовать в мире, исходя из этого осознания.
Очевидно, что Книга Есфирь (а) принадлежит к персидской литературе в контексте имперской политической гегемонии (как и Книга Даниила, Книга Ездры, Книга Неемии и Книги Хроник и остальные книги третьей части канона) и (б) формулирует такое видение еврейства, в котором превалируют остроумие и храбрость. Книгу Есфирь следует читать со свежим вниманием и силой в свете предпринятого «окончательного решения» Холокоста, поскольку для Ветхого Завета характерно отвержение окончательности, и это лучше всего выражено именно в этой книге.
Книга Есфирь самым поразительным и неотменимым образом остается еврейской. Христиане в лучшем случае могут подивиться загадке еврейства в контексте своего осознания христианской веры, в связи с Рим 9–11 (Soulen 1996). Помимо этого, и нисколько не смягчая еврейской конкретики Книги Есфирь, христиане Запада, находящиеся во все менее привилегированном положении, могут поучиться у этой книги. Она
