более древнего материала. В этой связи прежние истории обретают новое звучание, и Навуходоносор изображает Антиоха, не способного сопротивляться божественной власти, на которую полностью и безоговорочно полагаются евреи.
В результате соединения повествования с видением рождается связное богословское сочинение, хотя, как и во всех предшествующих случаях, в этой книге сквозь окончательный вариант текста просматриваются все особенности предшествующих версий. Очень показательно, что главы 2–7 написаны на арамейском языке, а главы 1 и 8–12 — на иврите. Вместе с тем языковое деление (2–7; 1, 8–12) не соответствует жанровому (1–6; 7–12). Видимо, процесс создания окончательной версии был гораздо более сложным, нежели мы себе представляем. Вопреки всем странностям, проникшим в текст в ходе работы над ним, и повествовательная часть, и видения (на арамейском языке и иврите) пронизаны единой богословской идеей: Бог Израиля — главная действующая сила мировой истории, на которую евреи могут полностью полагаться и перед которой, в конце концов, отступят язычники. Иными словами, речь идет о надежде, дающей евреям силу и мужество для того, чтобы оставаться покорными Богу, несмотря на господство враждебных по отношению к ним правителей, по ходу развития сюжета становящихся все более яростными. Сколь бы ни были странными образы этой книги, сколь бы ни были сложными вопросы, стоящие перед исследователями, суть книги сводится к словам надежды. Эта надежда всегда была важнее всего в наполненном враждебностью мире; именно она пронизывает мировую историю, указывая на тайну Бога, царящего на небесах и над землею, раскрывающего знание о конце мира только возлюбленному Им народу. Именно через надежду евреи узнают о планах Бога относительно будущего мира, остающихся сокрытыми от язычников, исполненных злобы и гордыни, но предназначенных к осуждению и уничтожению.
Во второй части Книги Даниила, главах 7–12, можно выделить четыре особенно важных фрагмента.
1. Стихи 7:13–14 — поэтическое описание «грядущего», ставшее предметом множества интерпретаций. «Ветхий днями» — это трансцендентный Бог. Но основное внимание комментаторов сосредоточено на выражении «Сын Человеческий». Появление этих двух фигур, «Ветхого днями» и «Сына Человеческого», можно интерпретировать как обещание трансцендентного Бога, безгранично властвующего в мире, основать на земле свое царство через своего посредника. Однако по поводу того, кто же именно скрывается под обозначением «Сын Человеческий» и с какой целью этот образ введен в книгу, мнения комментаторов сильно расходятся. В этой связи следует упомянуть два существенных момента. Во–первых, Сибли Таунер подробно рассматривал следующий вопрос: означают ли слова «грядущий с облаками небесными» некое существо, нисходящее с небес на землю, то есть
Сопоставив образ Сына Человеческого с народом святых Всевышнего, упомянутым в этой же главе, а также допустив, на основании 13–го стиха, что Сын Человеческий — не ангел, но человек, вознесенный на облака, чтобы получить на небесах право господствовать, то образ святых Всевышнего должен указывать на группу людей. Самым естественным претендентом на эту роль кажется группа
При подобном подходе становится очевидно, что обещания относительно будущего касаются вполне конкретной группы иудеев, причем исполнение этого обещания зависит от их послушания, верности и способности претерпеть испытания. Более того, эта группа благочестивых, по–видимому, противопоставляется религиозным ревнителям, возглавившим Маккавейское восстание и стремившимся к созданию собственного царства. Образы и ожидания, составляющие Книгу Даниила, целиком и полностью связаны с
На мой взгляд, аргументация Таунера вполне убедительна. Вместе с тем не следует забывать, что в данном случае мы имеем дело с максимально насыщенным метафорами, поэтизированным текстом, связанным с более древней мифологической традицией, и значение этого текста далеко не однозначно. Как следует из комментария самого Таунера, существует огромное множеством прочтений данной истории, определяемых различными контекстами. Для читателей–христиан важно знать, как именно этот фрагмент, 7:13–14, повлиял на пронизанную апокалиптическими настроениями идеологию раннего христианства (Nickelsburg 1992, 142–150). Очевидно, что, возвещая (а) начало нового этапа правления Бога и (б) роль Иисуса, который должен это правление установить, ранняя Церковь обращалась именно к традиции Книги Даниила, имеющей мифологические корни, но, как и в Книге Даниила, связанной с реальными историческими обстоятельствами, в данном случае с движением Иисуса, благодаря которому царство «приблизилось» (Мк 1:14–15; см. особенно Мк 13:14–27, где зафиксировано непосредственно обращение к традиции Даниила).
2. Как уже было отмечено, в стихах 7:13–14 «Сын Человеческий» и «Ветхий днями» вместе создают новое царство. В той же главе, в стихах 7:18, 21, 25, говорится о «святых Всевышнего», которые «будут владеть царством вовек и во веки веков» (7:18). Вопрос о том, кто именно имеется в виду в этих стихах, неоднократно становился предметом дискуссии. Вне всяких сомнений, материал видений связан с мифологической традицией, представлявшей Бога председательствующим на небесном суде в окружении бесчисленного множества ангелов, прислуживающих небесному царю (Miller 1978, 9–26). Помня об этой очень древней мифологической традиции, Мартин Нот считал «святых» «божественными существами». Он писал:
Вероятно, «святые Всевышнего», упомянутые в 7–й главе Книги Даниила, изначально считались небесными помощниками Бога, и только позже произошла замена значения.
Мнение Мовинкеля о том, что «святые», несколько раз упоминающиеся в Ветхом Завете, — божественные существа, подтверждается данными 7–й главы Книги Даниила. Так же, как сон, описанный в Дан 2, говорит об ожиданиях эсхатологического «царства Божьего», так и в 7–й главе провозглашается неотвратимое приближение «небесного царства»
Несмотря на древние мифологические корни этой традиции, очевидно, что она все–таки претерпела определенные изменения, превратившись в рассказ о людях — общине верных, подчиняющихся «Всевышнему», которым предстоит стать жителями нового царства Бога. Таким образом, по мере развития традиции древние мифические образы небес соединились с реальным историческим кризисом. «Сын Человеческий» и «святые Всевышнего» вместе стали символизировать общину, по воле «Ветхого днями» противостоящую господствующим в мире силам. Подобный набор образов, дополненный видениями, подобран для описания новой общины, живущей надеждой. Ее члены живут по принципам абсолютного послушания Богу, надеясь обрести новый, полный благополучия мир, который Бог когда–то дарует им.
3. Особое внимание следует обратить на молитву, приведенную в стихах 9:4–19. Эта молитва (созвучная пространным молитвам персидского периода в Езд 9 и Неем 9) очень странная по своему контексту. В ней затрагиваются две конкретные темы: (а) просьбы Израиля и обращенные к Богу слова о полной зависимости от Его милосердия во время преследований, когда компромисс и приспособленчество казались серьезным соблазном; (б) надежность Бога, верного Завету. Эту молитву можно расценивать как
