– В середине позапрошлого века такую рукопись оторвали бы с руками, – нахмурилась я. – Карамзин, как известно, привил россиянам любовь к истории. В любом случае, если глава существовала, она просто была бы обязана где-то всплыть, не сама, так упоминание о ней. А ничего подобного мне не встречалось.
– Я еще не утомил вас своими рассказами? – улыбнувшись, спросил Николай Иванович. – Вы не представляете, какое это для меня удовольствие, но я, кажется, злоупотребляю…
– Вовсе нет. Но если у вас дела… мы можем приехать еще.
– Что вы, что вы. Я, напротив, очень рад. Итак. Вернемся к иконе. Я вам рассказал несколько легенд, связанных с ней. Что вы о них думаете?
– О легендах? – удивилась я. – Правду от вымысла отличить очень трудно. Возможно, правды и вовсе нет или ее совсем немного, как в легендах о Дракуле. Существовал человек с таким именем, а все остальное просто сказки.
– Забавно, что вы о нем вспомнили.
– О Дракуле? – не поняла я.
– Именно. Среди людей князя, подарившего икону монастырю, был некий человек, прозванный Молчун. В совсем юном возрасте он отправился с торговым караваном на Каспий, попал в плен, бежал, долго скитался, пока уже в преклонных годах не вернулся на родину. Его считали чуть ли не колдуном и побаивались. Однако он был человеком верующим и везде возил с собой икону.
– «Пятого евангелиста»? – спросила я. Платонов кивнул.
– Именно он завещал ее монастырю, а князь лишь заказал на нее богатый оклад из серебра с драгоценными каменьями.
– Это тоже легенда?
– Конечно. А вот уже факт. Незадолго до смерти полковника Мартынова, погибшего при пожаре, в селе появляется некий глухонемой, прозванный Скопцом, родом из Трансильвании. Что ему понадобилось в наших краях, неизвестно, однако он поселился в доме полковника. Взятый в дом из милости, он пользовался там невероятным уважением, а в селе его боялись.
– И тоже считали колдуном.
– А как же иначе? Так всегда бывает, когда люди сталкиваются с чем-то непонятным.
– И кто, по-вашему, был этот человек? – спросила я, чувствуя некоторую нервозность, непонятно, что меня раздражало, сам рассказ или то, с какой убежденностью говорил Платонов.
– Хранитель, – пожал он плечами, при этом выглядел совершенно искренне, точно он действительно говорил о чем-то само собой разумеющемся.
– Час от часу не легче, – вздохнула Анна. Я испугалась, что Николай Иванович обидится и прогонит нас, но он весело засмеялся.
– Это же очевидно. Такую ценность не могли оставить без присмотра. В четырнадцатом веке князь решил, что самое надежное место для нее – монастырь в глухих лесах. Леса тогда в нашей местности действительно были непроходимые. После того как монастырь сгорел, икона оказалась в сельской церкви. Место тоже вполне подходящее. Особого внимания на нее деревенские не очень-то обращали, да и местное дворянство вряд ли бы ею заинтересовалось.
– Из вашего рассказа следует, что икона приносит несчастья. Сплошные пожары и убийства.
– Икона здесь ни при чем, – удивился он. – Убийцы – люди. Другое дело, что иногда что-то заставляет нас поглубже заглянуть в свою душу и…
– Монахов косит эпидемия? – не удержалась я.
– Порой открываются такие тайники души… Я вас утомил, – развел он руками. – Простите мою старческую болтовню. Все, что я вам здесь рассказываю, просто мои догадки. Возможно, ни один ученый с ними не согласится. Хотя все это происходило в действительности.
– Что вы знаете о Хранителях? – спросила я.
– Вы слышали об Альбигойской ереси?
– Что-то связанное с тамплиерами?
– Альбигойцы, или катары, приверженцы еретического движения в Южной Франции XII–XIII веков. Выступали против догматов католической церкви, призывали к аскетизму и тому подобному… Были разгромлены в двадцатых годах XIII века северофранцузскими рыцарями и королем Людовиком VIII. Так вот. Я нашел упоминание о некой секте, которая появилась в тех краях примерно в то же время. Их также обвинили в ереси, и знаете, что оказалось: они почитали пятого евангелиста, которого обрек на вечные муки «распятый». Христа они иначе как «распятый» не называли.
– В то время полно было всяких сатанистов, – нахмурилась Анна. – Черные мессы и прочее в том же духе. Выходит, Хранители иконы те же сатанисты.
– Сатанисты поклоняются дьяволу, как вечному злу. А они обвинили Бога в том, что он предал свое творение.
– Мы опять возвращаемся к вопросу о свободе воли, – поморщилась я недовольно.
– Смотрите, что происходит, – не унимался Николай Иванович. – Бог посылает своего сына на землю в искупительную жертву за грехи человеческие. Если Христос не будет распят, человечество не спасется.
– А если Иуда не предаст, Иисуса не распнут?
– У каждого из них была своя чаша, которую надлежало испить. И тот и другой спасали человечество.
– Чушь, – громко сказала Анна. – Если Иуда шел на подвиг, точно Александр Матросов, во имя человечества, перешагнув через свою любовь к учителю, тогда отчего он повесился? Ведь если все от Бога и чашу свою он испил до дна, в чем он мог обвинить себя?
