– Кетчуп, – сказала она, удовлетворенно кивнув. Я нахмурилась, а Скворцова наконец-то прекратила тыкать в меня пальцем и падать в обморок, по-видимому, тоже раздумала. – Где ты так вывозилась? – удивилась Софья, а я набрала в грудь побольше воздуха и грозно произнесла:
– Идем.
– Одну минуту, надо убрать картину. – Софья отнесла портрет в кладовку, заперла дверь и даже подергала ее. Жест совершенно бессмысленный, если учесть, что у нашего гостя есть ключ.
Наконец мы покинули студию и поднялись на второй этаж. Я во главе процессии, Софья за мной, а за ней в белой ночной рубашке, больше похожей на балахон, Скворцова. В длинном коридоре по-прежнему горело одинокое бра, Софья решила это исправить и включила верхний свет. Он осветил коридор, который заканчивался у двери в кабинет Артемьева, и на этой самой двери кетчупом, точно кровью, кто-то написал: «Мужеубийца».
– Очень остроумно, – фыркнула Софья. Марина Федоровна отреагировала совершенно неожиданно: прижимая к груди фонарик, она начала медленно пятиться, потом развернулась и со всех ног бросилась бежать вниз. – Вот бы шею свернула, – мечтательно произнесла Софья.
– Где там с нашим-то счастьем, – поддакнула я.
Мы прошли в мою комнату, я переоделась и тщательно вымыла руки. Софья, взяв полотенце, отправилась стирать надпись с двери.
– Как думаешь, кто оставил эту гадость? – спросила Софья, вернувшись и устраиваясь на моей постели. Против ее присутствия я не возражала, потому что уснуть уже не надеялась.
– Да кто угодно, – вздохнула я. – Крыся со злости, Аглая по глупости, Хоботов по подлости, далее продолжать?
– Мне больше Скворцова нравится. Хотя, может, к кетчупу она отношения и не имеет. С какой стати ее студия заинтересовала?
– Она же объяснила: увидела мужчину…
– Ты ей веришь? Что, если она с неясной целью пробралась туда, вооружившись фонариком, а когда ты ее застукала, придумала какого-то мужика.
– Откуда у нее ключи?
– Она столько лет приезжает в этот дом, живет неделями… У Крыськи ключи от отцовского кабинета, можно только гадать, от чего еще.
– У Крыси возможностей не в пример больше, – упрямилась я. На самом деле меня в тот момент занимала не Крыся и не Скворцова, а совершенно другой человек. – Кстати, очень может быть, что она действительно кого-то видела, – вздохнула я. – Потому что я застала в кабинете Артемьева какого-то типа.
– Что значит какого-то? Ты его узнала?
– Если бы…
– Дела… То-то у меня второй день чес по всему телу. Что-то назревает или грядет. И это «что-то» мне не нравится. Гнать всех гостей в шею, хоть спать спокойно будем.
– Если верить Сусанне, нас и раньше навещали, – напомнила я.
– Но какова цель? Неужто рукопись? Бред какой-то. Если народ так и тянет в кабинет Артемьева, там, должно быть, находится что-то интересное.
– И сразу два человека выразили желание покопаться в его бумагах, – поддакнула я. – Значит, что-то намереваются найти.
– Тихо, – вдруг насторожилась Софья. Я прислушалась.
Вне всякого сомнения, кто-то опять крался по коридору. Я быстро подошла к двери и распахнула ее. Коридор вновь был погружен в полумрак, но на сей раз надпись на двери я заметила и при таком освещении. Оригинальностью она не порадовала, все тот же кетчуп и то же слово «Мужеубийца». Софья досадливо плюнула.
– Если об этом дерьме узнают журналисты…
– Стой здесь, – шепнула я и бросилась вниз. Шаги еще звучали где-то рядом с лестницей, однако в холле первого этажа я никого не обнаружила и заспешила в крыло, где были гостевые спальни.
Первая дверь в комнату Павла. Я была уверена, что она заперта, однако она легко открылась. В комнате горела настольная лампа, в ее свете постель была хорошо видна. Вроде бы кто-то лежит под одеялом. Только я в этом сомневалась и решительно шагнула к постели. В то же мгновение Павел приподнялся и, щурясь, посмотрел на меня, а я вдруг подумала, что валяю дурака, такой тип, как Павел, вряд ли будет бегать по этажам с бутылкой кетчупа.
– Это вы? – спросил он хмуро. Мое появление удивления у него не вызвало, и это вновь возбудило мои подозрения.
– Как видите.
– Чему обязан?
– А вы догадайтесь.
Я подошла и, схватив край одеяла, резко дернула, ожидая увидеть что угодно, к примеру, что Павел будет лежать полностью одетый и даже в ботинках. Однако увиденное все-таки произвело впечатление: спать он предпочитал нагишом и теперь лежал передо мной, как говорится, в чем мать родила. С усмешкой посмотрел на меня, прикрылся одеялом и, закинув руки за голову, произнес:
– Не могу поверить, что вы восприняли мое предложение всерьез.
– Напрасно, я год как вдовствую, – в тон ему ответила я, прикидывая, как выйти из дурацкого
