взглядом осела на стул, став похожей на резиновую куклу, из которой вдруг выпустили воздух.
Я быстро покинула кафе, кусая губы в крайней досаде. Я была уверена: через несколько минут Долгих узнает о нашем разговоре. Что последует за этим, предугадать нетрудно. Злость на эту женщину прошла так же внезапно, как и нахлынула. Во всем, что произошло, виновата я. Мне не следовало писать ей этих писем и уж точно не стоило упоминать сейчас Долгих.
Вернувшись домой, я нервно бродила по комнате. Наверное, ожидала появления Ника. Однако ничего не случилось. Ни в этот день, ни на следующий. Прошло еще три дня, он не появился, нагрянувший вечером Рахманов вел себя как обычно, в общем, выходило, что Елена о нашем разговоре промолчала. Правда, был еще вариант. Они решили выждать время, понаблюдать, что я буду делать дальше. Скоро им это надоест, терпением они никогда не отличались, и тогда появится Ник.
Однако и на этот раз все пошло совсем не так, как я того ожидала. Отправляясь к Виссариону, я встретила Елену в квартале от своего дома, она нервно вышагивала в узком переулке от одного угла дома до другого. Она была очень взволнованна, это я поняла сразу, лишь только увидела ее лицо.
– Здравствуйте, – сказала она, шагнув мне навстречу, движения ее были чересчур стремительны, это лишь подтвердило первое впечатление. – Я жду вас, – добавила она, как будто я этого не поняла.
– Ясно. Вот только зачем?
– Нам надо поговорить.
Я нервно хихикнула:
– Угораздило меня написать вам эти письма. Вы теперь так и будете цепляться ко мне с разговорами? Кстати, вряд ли Вадиму Георгиевичу понравится наша дружба.
– Меня это не волнует.
– Зато волнует меня.
– Почему? – спросила она.
– О, господи, – покачала я головой. – Отстали бы вы от меня, в самом деле.
– Объясните, прошу вас.
– Он решит, что его подружке ни к чему водить со мной дружбу. Разве не ясно?
– Нет, вы имели в виду совсем другое.
– Допустим. В любом случае вам здесь незачем болтаться. Разумеется, если это не он вас послал, – не удержалась я и сразу пожалела об этом.
– Он ничего не знает, – сказала она, и я ей разу поверила, хотя с какой стати? Но что-то было в ее нервных движениях, в ее словах, особенно в том, как она смотрела мне в глаза, зрачок в зрачок, и не оставляло сомнений: она действительно ничего не сказала ему. Однако это еще не говорит о том, что он не знает. Тяжко вздохнув, я размышляла, как бы внушить ей мысль раз и навсегда прекратить наше общение, а она произнесла. – Я разговаривала с ним.
– С Вадимом Георгиевичем? – не поняла я.
– Нет, – покачала она головой. – Со своим другом.
– С честнейшим человеком?
– Прекратите, – резко сказала она.
Я пожала плечами:
– И что?
– Он… он… теперь я понимаю, почему вы так поступили. Когда вы увидели меня рядом с ним, вы… у вас возникли сомнения, то есть я хочу сказать… – Она отвернулась и начала дышать медленно и глубоко, как при приступе астмы. – Я ничего не знала, – вдруг произнесла она, и это прозвучало так жалко, с такой детской обидой, что я испугалась: она, чего доброго, сейчас расплачется.
– Да ладно, – вздохнула я. – С кем не бывает.
– Вы не понимаете, Юля, вы ничего не понимаете, – пробормотала она, но от слез удержалась, что меня немного успокоило.
– Почему не понимаю? Вы влюбились в мужчину, который оказался мерзавцем. Такое сплошь и рядом. В вашем случае все много лучше, похоже, он вас любит, так что, наплевав на кое-какие его малоприятные качества, вы…
– Наверное, я заслужила ваши насмешки, – кивнула она.
– Не обижайтесь, я серьезно. Вспомните известную фразу: любовь все преодолевает.
– У нас не может быть с ним ничего общего.
«Поздновато опомнилась, – мысленно усмехнулась я. – Такие, как Долгих, ни за что не отдадут то, что считают своим, а тебя, похоже, он уже считает своей собственностью. Хотя известное имя, может, и удержит его от решительных действий. В любом случае дамочке лучше покинуть город уже сегодня».
– Это ваше дело, – пожала я плечами, посмотрела на нее и добавила: – Вы твердо решили? – Если честно, все это было мне неинтересно. Ни ее страдания, ни разговор, который я вынуждена была вести с ней, мне хотелось поскорее оказаться у Виссариона и выбросить ее из головы. Но повернуться и уйти было бы невежливо, да и сомневалась я, что она позволит мне уйти, а если и удастся мне это сделать, где гарантия, что не будет еще встречи, потом еще!.. Эти мысли вынудили меня сказать: – Вам лучше уехать отсюда.
– Я не могу. У меня мать в больнице. Да и не в этом дело. – Она махнула рукой. Я ждала, что она скажет дальше, но она вроде бы забыла, что я стою рядом, смотрела куда-то вдаль и хмурилась. Я прикидывала, что разумнее: задать ей вопрос или уйти, пока она занята своими мыслями, но так и не решила, потому что она заговорила: – В этом городе нет человека, способного противостоять ему. Ведь так? – Она вновь
