– Какой отпуск, ты с ума сошла! – возмутился он.
«Может, и сошла, но кое-кто сам недавно утверждал, что я в норме. Ладно, свару затевать не стоит». Я покусала губы и принялась увещевать:
– Док, Монах не дурак, а на меня большой зуб имеет. Боюсь, он захочет с тобой встретиться. Понимаешь, о чем я? Вряд ли разговор с ним придется тебе по нраву.
Док заметно побледнел, глаза забегали, руки дрожали. Он машинально пощупал конверт в кармане, точно вся опасность в настоящий момент сосредоточилась в нем.
– Ты думаешь…
– Тебе надо уехать.
– А Орлов? Что ему сказать?
– Ничего. Он мне сейчас тоже без надобности.
Слово «тоже» я употребила напрасно, между бровей Дока легла складка, а взгляд затуманился.
– У меня к тебе просьба, – поспешила я отвлечь его от дурных мыслей. – Этот конверт бросишь в почтовый ящик Скобелева.
– Зачем? – испугался он.
– Господи… Сделай хоть раз то, что я прошу, без дурацких вопросов.
– Ты ведешь себя странно, – вскинулся он. – Ты ничего не объясняешь. Зачем тебе Скобелев?
Я тяжко вздохнула и стала разглядывать потолок. Минут пять мы сидели молча.
– Я беспокоюсь за тебя, – тихо сказал он. На самом деле Док очень беспокоился за себя, а еще думал, что я сумасшедшая.
Мы виделись редко, урывками, он ничего не знал о моих планах, и жизнь казалась ему бессмысленной. Впервые я пожалела, что три года назад позвала его с собой. За благие порывы приходится расплачиваться. Однако эти мысли я держала при себе, вздохнула выразительно и спросила:
– Ты мне поможешь?
– Да.
– Конверт Скобелеву в почтовый ящик бросишь?
Он, помедлив, кивнул.
– Вот и отлично. Завтра же уезжай из города.
– Куда? – сразу же заволновался он.
– Куда угодно. На юг, за границу. Деньги есть.
– А работа?
– Придумай что-нибудь. Возьми больничный… Господи, Док, ты взрослый человек. Не заставляй меня нервничать. Я не хочу, чтобы Монах до тебя добрался.
– И на какое время я должен уехать?
– Не знаю. Звони мне. Думаю, позвонить ты можешь, это не вызовет подозрений, в конце концов, ты мой лечащий врач.
Перспективы его не очень вдохновили, но он пошел к Папе и что-то там наплел по поводу своего отъезда, а потом простился со мной, думая при этом, что я просто хочу от него избавиться. Вести долгие беседы и разубеждать времени не было, потому я поцеловала его на прощание и шепнула:
– Я буду очень скучать.
Это его немного утешило.
Пока я прощалась с Доком, Резо успел рассказать Папе о Климе. Клима мой благодетель в принципе не жаловал, а тут и вовсе разволновался: ведь не кто иной, как Клим, послав ребятишек, довел меня до сумасшествия. По его мнению, я об этом ничего не знаю, да и сам Клим, должно быть, не догадывается, но все равно взаимный интерес ни к чему хорошему не приведет.
Резо стоял за спиной хозяина и хитро щурил глазки, а Папа ласково меня выспрашивал:
– Резо говорит, ты на турбазе познакомилась с молодым человеком.
«Ну мудрец», – хмыкнула я и кивнула.
– В общем-то мы не знакомились. Мы с Резо играли в бадминтон, а он бросил мне волан, когда тот улетел на тропинку. А потом подошел к нам, и они с Резо немного поболтали. На уху звал.
– А ты? – Я пожала плечами. – Он тебе понравился? – Папа разговаривал со мной, как с малым ребенком, начисто забыв, сколько мне лет. Нет, вспомнил. Мысль его свелась к тому, что это ум у меня детский (с чего бы вдруг?), а вообще-то я взрослая женщина и была замужем, хоть и недолго. Против природы не попрешь и все такое… Я насторожилась: как бы Папа от избытка доброты не стал мне давать каких-нибудь собачьих таблеток, борясь с природой. Тут он, кстати, вспомнил, что муж от меня сбежал за границу из-за этой самой природы, то есть из-за ее отсутствия в моем организме, посмотрел с сомнением и вроде бы успокоился. На сон грядущий мы сыграли в шахматы, Резо пасся рядом и время от времени подхалимски лыбился. Надо его как-то отучать от стукачества.
На следующее утро мы отправились на рынок за продуктами. Шли вдоль бесконечного ряда торговцев и набивали сумку.
Резо расплачивался за помидоры, а я воскликнула:
