Прямого сообщения с моим родным городом здесь не было. Я выбрала ближайший по времени и шедший в том же направлении автобус и через полчаса уже дремала в «Икарусе». Сменив еще два автобуса, в половине десятого вечера я прибыла в родной город. И тут встал вопрос: а хочу ли я домой? Конечно, хочу, если меня там не ждет никто, похожий на Полифема. Если ждет, то спешить не стоит. Первое, что необходимо сделать, это позвонить Максу.
Трубку он снял сразу, точно ждал.
– Наконец-то, – сказал он и тяжко вздохнул. – Как дела?
– Как сажа бела. А у тебя?
– Руку сломал, когда с поезда прыгал. Болит, стерва.
– Гипс наложили?
– Наложили. Между прочим, я здорово перепугался. Не было уговору разделяться.
– Чего про кейс молчишь? Или мы с тобой лопухнулись и в кейсе кукиш?
– Еще чего. В кейсе бабки, да такие, что выговорить страшно. Ума не приложу, куда спрятать.
– Подальше.
– Что-то я радости в голосе не слышу? Плохи дела?
– А черт их знает. На месте меня ждал Полифем. Надеюсь, он не ожидал, что я ему настоящие деньги привезу. Но выяснять я не стала и смылась, тем более что он вел себя невежливо и даже не соизволил показаться. А в поезде обнаружились трупы, причем сразу два. Отгадай кто?
– Полосатый и его приятель?
– Точно. Так что о настроении говорить не приходится.
– Где ты сейчас?
– Возле универмага на Мичурина.
– Я за тобой приеду.
– Со сломанной рукой?
– Так я на такси.
– Вот что, Макс. Тебе светиться нельзя, так что держись от меня подальше, не звони и вообще не высовывайся. Если я тебе понадоблюсь, сообщи Вике, связь будем держать через нее. На квартиру к ней не суйся и вообще поосторожней. Деньги спрячь и руку лечи.
– Маринка, пока все просто здорово, но так будет не всегда. Трупы – это серьезно, и тебе стоит ненадолго исчезнуть.
– В корне неверно. Они послали меня с макулатурой, я макулатуру привезла. Сбежала от Полифема, потому что испугалась. А кто бы не испугался? А теперь исчезать мне не с руки: все я сделала, как велели, и заслужила поощрительный приз.
– Вдруг у них свое мнение на этот счет? Приезжай ко мне, все обсудим.
– Нет. Я уже все объяснила. Держись подальше. Если смогу, буду звонить. – Я повесила трубку, не дожидаясь, пока Макс начнет приводить доводы в пользу соединения наших усилий.
Пройдя метров двадцать, я вошла в сквер и села на скамейку. Две девушки выгуливали овчарку, собачка явно хотела спать. Они брели вокруг фонтана, который в настоящее время не работал, а я думала. Макс, конечно, прав. Положение у меня шаткое и весьма опасное. Захочет ли кто выслушать мои доводы или нет – еще вопрос. А ну как они рассудят по-своему и, не мудрствуя понапрасну, для начала оторвут мне голову? Мысль паршивая, но в чьем-нибудь мозгу вполне может вызреть.
Полифем, к примеру, не производит впечатление мудрого человека. Он вполне может решить, что если денежки пропали, а я по соседству вертелась, так знать должна, где их теперь искать. Тогда мое будущее выглядит не просто туманно, а из рук вон плохо. И хоть я воспитывалась на хрестоматийных примерах стойкости и силы духа, да и характером меня как будто бог не обидел, но, если честно, оказаться в положении подпольщика, схваченного гестапо, мне совершенно не улыбалось, а пытаться проверить силу своего духа желания не было. Человек с глазами Полифема вполне мог перещеголять самого большого фантазера из всех известных палачей, и тогда мой дух против его фантазии будет как рубль против доллара: усмехнуться, вздохнуть и махнуть рукой.
Такое направление мыслей меня изрядно выбило из колеи, я начала постукивать зубами и ежиться. Ночной воздух, ветерок и жуткая темень в парке, который даже девицы с собакой уже покинули, оптимизма не прибавили. Я почувствовала себя одинокой, маленькой и беззащитной. Захотелось пролить слезу, прижаться к широкой груди и услышать что-то ласковое и успокаивающее. Кандидатов на роль спасителя несчастных девиц поблизости не наблюдалось, и от мысли зареветь пришлось отказаться.
Я встала и прошла вокруг фонтана, чтобы согреться и размять ноги. На ходу лучше думается и мысли приобретают оптимистическое направление. Кто-то сказал, что лучший способ защиты – нападение. Я решила это проверить. Покинула сквер и зашагала по проспекту, насвистывая и ускоряя шаг. Получалось что-то вроде марша, и польза от этого была явная: я согрелась, а в голове зарождались наполеоновские планы.
С этим самым маршем в душе я вступила на улицу, где стоял дом Юрия Петровича. То, что сукин сын жив и благодаря моим стараниям и неусыпному попечению здоров, сомнений у меня не вызывало. Следовало с ним разобраться.
Стараясь держаться в тени, я приблизилась к дому. Ни в одном окне свет не горел. Дом темной громадой высился за забором, рождая в душе трепет. Я обошла его, старательно разглядывая темные окна и прислушиваясь. Ни огонька, ни звука. И все-таки что-то подсказывало мне, что Юрий Петрович здесь и, возможно, ждет меня. С нетерпением или без – не скажу, а вот что ждет, я чувствовала. Полифем о моем побеге уже рапортовал, а так как деться мне, в сущности, некуда, дорогой мой человек ожидает появления «дочки» с часу на час.
