что стальная дверь, заботливо возведенная стараниями дяди Юры, сможет меня защитить. – Ладно, – убедившись, что Полифем исчезать как дурной сон не собирается и, вообще, что он существо из плоти и крови, я сказала: – Чего надо?
– Деньги, – лаконично ответил он и даже не улыбнулся. Я хохотнула.
– Про деньги вчера говорили. И добрейший дядя Юра обещал оставить меня в покое.
– Он мертв, – заявил Полифем, не особенно тоскуя.
– Кто? – не поняла я.
– Он.
Это было уже смешно.
– Что, опять? – ахнула я. – И не надоело ему? Слушай, выйди, мне надо одеться. – Полифем не шелохнулся. – Ясно. Хочешь посмотреть? Что ж, смотри, если любопытство одолело.
Я протянула руку, но достать халат так и не смогла, до него было еще добрых полметра, а сплю я голая. Рассвирепев, я поднялась, взяла халат и не спеша оделась, совсем некстати подумав: «Наверное, у Полифема есть женщина. Интересно какая? Здоровущая Полифемка. Что-то я не помню: существовали в природе циклопки? Папой Полифема был Посейдон, а мамой – вроде бы какая-то богиня. И братья у него были, несколько штук, а о циклопках я точно ничего не слышала. Скорее всего их и вовсе не было, а род поддерживался только стараниями папули».
Что за чушь лезет мне в голову? Впрочем, неудивительно, если с утра вместо яркого солнечного луча я вынуждена видеть Полифема с известием, что мой дорогой дядя Юра второй раз на неделе скончался.
Полифем сидел в кресле, не шелохнувшись и вроде бы не дыша. А что, если он взял да и умер? От тоски по хозяину? Тут он повернул голову, и мечта, как говорится, растаяла как дым.
– Его убили? – начала я проявлять чудеса сообразительности, чтобы поддержать разговор и вообще наладить взаимопонимание. Полифем кивнул, а я спросила: – И кто ж на этот раз?
– Ты, – незамысловато ответил он.
– Серьезно? – ахнула я, но на всякий случай поискала глазами место, чтобы упасть в обморок с максимальными удобствами. Села в кресло, почесала нос и спросила: – И когда же я его?
– Сегодня ночью, – поведал он. – В его доме. Кухонным ножом.
Было от чего прийти в отчаяние.
– Я зарезала дядю Юру кухонным ножом? – уточнила я, чтобы знать наверняка.
– Ага, – кивнул Полифем.
– Слушай, а ты часом не спятил? Как ты вообще себе это представляешь?
– А я ничего не представляю, – разговорился он, – сегодня ночью ты пришла к нему, он был один, вы поскандалили, и ты ударила его кухонным ножом в грудь. Утром его обнаружили за столом с этим самым ножом в груди и в луже крови. Зрелище неприятное.
– Еще бы, – кивнула я, пытаясь понять, зачем люди так шутят. Или не шутят? Полифем не шутил. Он смотрел на меня спокойно и вроде бы равнодушно и смеяться точно не спешил. Я испугалась, хотя за секунду до того делать этого не собиралась.
– Не знаю, что вы опять затеяли, только все это чепуха, какой свет не видывал.
– В милиции расскажешь, – сказал Полифем. – Они любят послушать. На ноже отпечатки твоих пальцев, на кассете хорошо видно, как ты заходишь в дом и как летишь оттуда сломя голову.
– На какой кассете? – задала вопрос я, пугаясь все больше и больше.
– В доме система охраны, над дверью видеокамера. Знаешь о таких штуках?
– Слышала.
– А соседи слышали, как скандалили ночью. Пара свидетелей всегда найдется.
– Черта с два там чего услышишь, – разозлилась я. – Вокруг сад, забор, и до ближайшего дома сто километров. Кричать «ау!» замучаешься.
– Расскажи ментам, – посоветовал он.
Я прошла на кухню, выпила стакан воды и вернулась.
– Я его не убивала, и ты это отлично знаешь, – сказала я, теряя остатки оптимизма.
– Я знаю, что ты была у него ночью, что вы скандалили. А утром я нашел его мертвым. Сигнализация работала, и никто после тебя в дом не входил. Проведут экспертизу, и станет ясно, в какое время его убили. Думаю, когда ты была в доме.
– Здорово. И что дальше?
– Дальше суд и тюрьма. Если сможешь придумать жалостливую историю, получишь пять лет. Хотя могут дать и десять.
Тут я начала кое-что понимать и задышала ровнее.
– А чего ж тогда явился ты, а не милиция? Пленка, отпечатки пальцев и показания соседей – вполне достаточно, чтобы меня арестовали.
– Достаточно, – согласился он, – только об убийстве они пока не знают. Нет трупа – нет убийства.
– Ага, – сказала я, подумала и спросила: – И чего тебе надо?
– Деньги, – охотно ответил он. – Деньги, которые ты свистнула в поезде. Они чужие, и их надо
