– Ведь это первое, что приходит в голову. Парень студент, живет у бабушки, а здесь красавица- затворница.
– С какой стати ему убивать красавицу?
– Она дала ему отставку. А Александр Петрович очень самолюбив.
– Брось, из-за ревности убивают только в кино.
– Ты его физиономию не видела. Он насторожился. Даже испугался.
– Надеюсь, ты не сказала, что подозреваешь его в убийстве?
– Намекнула.
– Чокнулась? – рассвирепела Танька.
– Намекнуть и обвинить разные вещи. Если за ним есть какой грех, он должен что-то предпринять.
– Ага. К примеру, убить тебя. Знаешь что, поехали домой. Нечего тебе здесь делать. Расшевелишь осиное гнездо, потом мало не покажется. А я твоя сестра, и душевные муки мне ни к чему. Собирай вещички.
– Карлик искал вовсе не золото-бриллианты, – не слушая ее, заметила я. – В доме должны быть доказательства.
– Зачем они карлику? – не поняла Танька. – То есть почему он ментам ничего не сказал?
– Старик шантажировал убийцу, и карлик надеялся продолжить его благородное дело.
– Но вместо этого утонул в бочке. У меня нет ни малейшего желания присутствовать на твоих похоронах. Так что прекрати все это. Мама, кстати, беспокоится. Почему ты сидишь здесь, а не ищешь работу.
– Мама всегда беспокоится. Скажи лучше, ты узнала, о чем я просила?
– Узнала, – недовольно буркнула она. – Молчанова действительно подруга владелицы дома в Отрадном. Они вместе учились в нашем городе и даже жили в одной комнате в общежитии. Родители Молчановой погибли много лет назад, она остались вдвоем с братом. Только вовсе она не сумасшедшая, по крайней мере, на учете в психушке не стоит. Замужем девять лет, домохозяйка. Больше ничего интересного. С домом в Сергеевке какая-то ерунда, куплен девять лет назад Молодцовым Виталием Сергеевичем, жителем города Пензы. На кой черт ему здесь дача понадобилась, не знаю. Молодцов скончался четыре месяца назад, наследники пока не объявились.
– Очень интересно. Дом заброшенным не выглядит. Надо будет расспросить соседей…
– Ничего не надо. Ты едешь домой, – отрезала Танька.
– Обязательно. Но только попозже. А что с моими рисунками?
– Ничего. Отдала Марку. Обещал узнать. Очень гневался, потому что сильно занят, а объяснять, на кой черт…
– Уймись, – попросила я ласково. Танька замолчала. Мы как раз подъехали к дому тети Клавы. – Знаешь, что я подумала? Если у Самарского рыльце в пушку, он попытается снова проникнуть в дом. Один раз он уже был там…
– Будет искать клад, то есть доказательства своей вины? Может, их и нет вовсе?
– Но ведь в прошлый раз…
– Помню я прошлый раз. Он нашел записку. Ее можно назвать доказательством? По-моему, нет. По крайней мере, я не знаю, доказательством чего она может быть. К тому же глупо лезть туда после вашего разговора, тем более что один раз мы его там уже застукали.
– А если он напуган?
– Что, в дом полезем? – вздохнула Танька.
– Ты умеешь открывать замки? – с надеждой спросила я.
– Ага. Я даже могу проходить сквозь стены. Ладно, едем. Вдруг он и впрямь такой дурак.
Однако на машине мы ехать не рискнули, оставили ее возле палисадника, вошли в дом. Тетя Клава крикнула:
– Оля, это ты?
– Да, – ответила я и сообщила, что приехала сестра.
Мы прошли в светелку, немного посидели там, потом открыли окошко и не без труда выбрались на улицу. Если бы за этим делом нас застукала хозяйка, наверняка бы решила, что мы спятили. Огородом мы выбрались в соседний переулок и поспешили к дому Костолевского.
Танька всю дорогу то ворчала, то ныла:
– Скажи на милость, зачем я это делаю?
– Сестре помогаешь.
– А тебе это зачем?
Вопрос меня смущал, и я спешила перевести разговор на другую тему.
Танька трижды споткнулась на темной дороге, и я испугалась, что она разозлится и повернет назад, но дух авантюризма был в ней не менее силен, чем во мне.
Наконец мы вышли к дому Костолевского и, немного посовещавшись, заняли позицию напротив черного хода. Решено было, что к центральной двери он сунуться не рискнет.
