«Чушь, – покачала я головой. – Я металась тогда возле дома, я искала и никого не нашла… Хорошо, – довольно резко прервала я поток ненужных мыслей. – Завтра заеду в библиотеку и посмотрю подшивки газет. Возможно, мне удастся за что-то зацепиться…»
Предположим, Ванька чудом остался жив, был отправлен в детдом, где его нашел Толстяк. Увез в надежное место и теперь там держит. Очень хорошо. Мне остается сесть Толстяку на хвост, и в конце концов он приведет меня к сыну. Можно потребовать телефонного разговора с Ванькой или еще одну фотографию, чтобы Толстый слегка пошевелился. Стоит попробовать… Любопытно, откуда взялся этот Толстяк, кто он и какое отношение имел к Димке? Назваться он не пожелал, но это не проблема: не сегодня-завтра эти ребята непременно появятся. Я не прилетела самолетом и заставила их поволноваться. Само собой, они решат напомнить мне о правилах игры. Если повезет, я очень скоро узнаю, где обретается Толстый.
Далее: в одиночку мне с его командой не справиться, а на чью-либо помощь рассчитывать не приходится, значит, следует попытаться усложнить Толстяку жизнь. Он заинтересован в деньгах, а кто-то заинтересован в моей смерти, поэтому и послал убийцу в ту памятную ночь, когда мне пришлось немного помахать топором. Послал убить или узнать что-то о деньгах? Скорее убить, хотя возможно и то и другое. Если этот человек или люди так желали от меня избавиться, значит, у них были на то причины: иначе почему бы не оставить меня после взрыва в покое? Ответ один: я знаю или могла знать нечто для них опасное. Например, где находятся деньги. Предположим, у Димки был сообщник, который не имел привыч-ки делиться, взрыв был ему на руку, а может, он сам и организовал его – вариантов здесь несколько, – а потом попытался убить меня. Если пытался раз, попытается и второй. Вот это и надо использовать. Толстяку придется проявлять беспокойство о моей безопасности, а я попробую половить рыбку в мутной воде. Если Ванька жив и если мне очень повезет, я его найду. А пока первое, что следует сделать, – позаботиться о том, чтобы о моем появлении в городе узнали все заинтересованные лица.
– Постараемся быть на виду, – вслух произнесла я и закрыла глаза.
В девять утра я вышагивала возле будки ГАИ, где вчера оставила машину Виталия. Инспектор лениво позевывал и смотрел по сторонам без видимого интереса. Утро было прохладным, туманным и в самом деле нагоняло тоску. Заметив меня, он насторожился и стал смотреть в мою сторону, ожидая, когда я подойду. Изобразив целую гамму переживаний – от застенчивости до глубочайшего почтения к стражам порядка, я издалека поздоровалась и сказала заискивающе:
– Извините, я возле стоянки нашла ключи, вроде бы от машины. Никто не спрашивал?
– Нет. – В его голосе тоже отразилось многое: от привычной подозрительности до удовлетворения моим внешним видом после весьма тщательного осмотра.
– Может, кто спросит, – пожала я плечами. – Я их у вас оставлю? Давать объявление в газету лень, да и деньги у меня не лишние.
– А где вы нашли?
– Возле красных «Жигулей», видите? Лежали на асфальте у переднего колеса.
– Ясно. Оставляйте. Явятся за машиной, глядишь, догадаются спросить.
Я протянула ему ключи в тайной надежде, что «Жигули» все-таки вернутся к Виталию: в конце концов, машина стоит в нескольких метрах от будки, и ее обитатели должны обратить на нее внимание, а также узнать, что она в розыске.
Я уже собралась уйти, но тут мой собеседник неожиданно насторожился:
– А что вы делали на стоянке?
– Знакомого ждала, а он не приехал. Пойду на троллейбус. До свидания.
– До свидания, – произнес он с таким видом, точно прощался с единственной звездочкой на погонах. А я поспешила прочь, пока он от безделья не замучил меня вопросами.
Я отправилась в библиотеку, где, потратив больше трех часов, тщательно просмотрела все губернские газеты двухлетней давности. Никакого упоминания о том, что мой сын жив, найти не смогла. Напротив, газеты дружно утверждали, что все погибли. Версию с детдомом можно смело отбросить, но надежды я не теряла: я ведь, по всеобщему мнению, мертва, а вот сижу, газеты читаю. Почему бы моему сыну… «Стоп, – одернула я себя. – Ты пришла сюда посмотреть газеты, а не рыдать над каждой строкой».
Я вышла из здания и с полчаса сидела на скамейке в парке, наблюдая за детишками. Визжа и брызгаясь, они кружили возле фонтана. Солнце выглянуло из-за облаков и посматривало с небес как-то неуверенно, но все равно было уже по-летнему тепло, солнечный луч пробился сквозь листву огромной липы, под которой я сидела, и лег на ладонь.
– Привет, – сказала я, шевельнула пальцами, и он исчез. Детишки побежали дальше по аллее, а я поднялась и пошла к выходу. – Можно подумать, что у тебя много времени, чтобы тратить его на сентиментальные размышления, – ворчливо заметила я и ускорила шаг.
По дороге мне в голову пришли любопытные мысли, и я решила посетить магазины в центре, следовало купить себе кое-что из одежды, мой наряд не выдерживал критики, а вечером я собиралась в ресторан.
В три часа я вернулась в гостиницу, нагруженная покупками и радуясь щедрости Толстяка. Может, он надеялся, что я потрачу деньги с большей для него пользой, но на этот счет я ему ничего не обещала.
Я открыла дверь, вошла и без удивления обнаружила на своей кровати Здоровячка, который сопровождал Толстяка в первую нашу встречу.
– Ты один? – спросила я, пнув дверь ногой.
Он приподнялся, смерил меня взглядом, как видно планируя, что душа моя незамедлительно уйдет в пятки, но душа даже не шелохнулась, а вот настроения его визит мне прибавил: выходит, мальчики всполошились – очень хорошо.
– А где же Толстяк и тот симпатяга с веселыми глазами?
– Как ты попала в город? – спросил он сурово, с подозрением глядя на свертки, которые я бросила на кровать. Здоровячку пришлось сесть и потесниться.
– Автостопом, – охотно поддержала я разговор.
– Тебе дали билет на самолет.
