В шесть часов я покинула офис, по дороге к Аделаиде заехала в супермаркет, купила торт и конфеты, подумала и добавила к ним три красные розы. Аделаида обожает цветы и любит повторять, что в ее возрасте получить букет в подарок уже роскошь. Она никогда не была скупой, хотя цену деньгам, конечно, знала. Беспокойство Вадима было мне понятно и все же казалось необоснованным. Хотя кто знает, вдруг старуха в самом деле влюбилась. В голову опять полезли мысли о ее внезапном интересе к Юльке. Чего Аделаида ждет от этой встречи? Впрочем, это ее обычные капризы. Она любит им потакать.
Юльку я заметила на троллейбусной остановке в нескольких шагах от дома, где жила Аделаида. Дом под номером восемь на проспекте Мира в народе именовали «бункер» за полет архитекторской мысли, результатом которого и стало это шестиэтажное серое здание, похожее на куб. Плоская крыша это впечатление лишь усиливала. Построили его в середине семидесятых по специальному проекту, основная его особенность состояла в том, что доступ к мусоропроводу здесь был прямо в кухнях, то есть рядом с раковиной торчала безобразная железная заслонка, откуда тянуло помойкой. Ходили легенды о гигантских тараканах и крысах, поджидавших по утрам хозяев за обеденным столом.
Конечно, ничего похожего на правду в этих рассказах не было. Дом построили для партийной элиты того времени, и мусоропровод на кухне был единственным неудобством, да и то практически сразу перестал существовать: мусоропровод замуровали, а во дворе появились контейнеры для мусора. Дом находился в самом центре, по соседству со зданием бывшего обкома партии, и, по самым приблизительным подсчетам, стоимость обычной квартиры здесь тянула на миллион долларов. В конце девяностых кое-кто из обедневшей элиты начал продавать квартиры, предпочтя жилье попроще, и теперь Аделаида жаловалась, с удовольствием повторяя слова профессора Преображенского: «Пропал дом». Новых соседей она называла нуворишами, себя причисляла к старой аристократии. Кирпичные гаражи во дворе соответствовали количеству квартир и ценности жилью лишь добавляли, над гаражами была открытая веранда, с которой можно любоваться панорамой старого города, с его церквями, особняками девятнадцатого века и парками. Правда, веранда несколько обветшала, но матроны из восьмого дома до сих пор проводили там летние вечера, а дворник, служивший здесь с незапамятных времен, зорко охранял их покой.
Я притормозила, и Юлька быстро устроилась рядом со мной, с усмешкой сообщив:
– Хотела подождать у подъезда, но дурак-охранник не пустил.
– Позвонила бы Аделаиде, – ответила я.
– Предпочла тебя дождаться.
Въезд во двор преграждали массивные ворота. Я подъехала ближе и открыла окно.
– Проезжайте, – кивнул охранник, взглянув на номер моей машины, должно быть, Аделаида предупредила его о нашем приезде. Ворота открылись, и мы въехали на стоянку. Ближайшей к нам машиной оказался молочно-белый «Эскалей». Юлька присвистнула, разглядывая его в окно.
– Машина американских реперов, интересно, кто сподобился ее приобрести. Надеюсь, старухе скучать не дают.
– Надо быть добрее, – усмехнулась я. Рядом с роскошной тачкой моя машина выглядела более чем скромно.
– Вот выйду замуж за богатого человека и куплю себе такую же, – мечтательно протянула Юлька.
– Твой Дима в этом смысле перспективен? – спросила я.
– Почему-то у меня возникло чувство, что ты не рада счастью подруги. Если честно, на олигарха он не тянет, скорее на менеджера среднего звена.
– Чем он занимается, ты узнала?
– Нельзя же сразу спрашивать парня, чем он зарабатывает на жизнь!
– Почему же нельзя? Он тебя спросил, чем ты занимаешься?
– Разве талант скроешь? К тому же в нашей кафешке обедают в основном журналюги, ведь одно здание оккупировали редакции трех газет.
– А он не журналист?
– Не похож.
– Может, умело скрывает свои таланты? Торт возьми, – сказала я Юльке, выходя из машины.
Мы направились к подъезду, любуясь яркими петуниями на огромной клумбе в центре двора.
– Все-таки неплохой домик, – заметила Юлька. – Твоему Вадиму повезло.
– Он всерьез опасается, что старуха завещает свое добро другому. Я же тебе рассказывала, у нее появилось новое увлечение.
– Помню, помню, а мы, значит, идем на разведку. Иметь богатых тетушек хорошо, но хлопотно. Какая у нее квартира?
– Двадцать восьмая, – ответила я. Юлька набрала номер на домофоне. – Мы к Аделаиде Викентьевне, – сказала я, услышав суровое «слушаю». – Лиза и Юля.
Раздался щелчок, и мы вошли в подъезд. Он был просторен, светел и, что немаловажно, чист. Возле лестницы стоял фикус в кадке, потертый коврик на полу все еще выглядел прилично. По широкой лестнице с чугунными перилами с затейливым рисунком мы поднялись на второй этаж. Высоченные двухстворчатые двери внушали уважение. Звякнул колокольчик, дверь открылась, и перед нами предстала Марья Ивановна, домработница Аделаиды. С хозяйкой у них были довольно странные отношения: раз в полгода они отчаянно ругались, и тогда либо Марья в сердцах хлопала дверью, либо Аделаида гневно ей на нее указывала, но уже через неделю Марья возвращалась к своим обязанностям, причем тоже по обстоятельствам: то Аделаида звонила ей и, рыдая, умоляла вернуться, то Марья появлялась в одно прекрасное утро и как ни в чем не бывало приступала к работе. Похоже, своей жизни друг без друга они не мыслили.
Марья была лет на пятнадцать моложе Аделаиды, но выглядела старше хозяйки. Высокая, прямая, как палка, она походила на английскую экономку из классических романов. Совершенно седые волосы были собраны в пучок на затылке. Марья Ивановна носила темные бесформенные платья с глухим воротом и неизменные войлочные тапки на резиновой подошве. На лице ее, хмуром и неприветливом, с колючим взглядом, редко появлялась улыбка. Говорила она громко, по-северному «окая». Вадим утверждал, что она
