Это был дом его прадеда. Что-то там вышло непонятное с документами, вовремя неоформленное наследство, кажется. Продать дом не представлялось возможным, а никому из родственников он вроде бы не нужен, вот и стоял он среди леса, постепенно ветшая все больше и больше.
Я смутно помнила название железнодорожной станции – вроде бы «Новки», название же деревни начисто стерлось из памяти, а может, Пашка и не называл ее. Тогда мы с ним ездили на машине, я вспомнила железнодорожный переезд, здание станции в один этаж, оштукатуренное и окрашенное розовой краской. Оттуда шла дорога в лес. И где-то там, в стороне от небольшой деревушки, среди высоченных сосен, стоял дом.
В тот же день мы с Машкой купили карту области, нашли на ней железнодорожную станцию Новки, а также узнали расписание электричек. И в ближайшее воскресенье туда отправились.
Переезд и станцию я сразу же узнала. Приземистое здание вокзала с большими окнами на фасаде и сейчас было выкрашено в розовый цвет, дорога – узкая, песчаная – от переезда шла в лес. Воодушевленные первой удачей, мы пошли по дороге и вскоре добрались до деревни. На указателе название: «Ягодное». Дорога рассекала деревню надвое и обрывалась у реки. В какой стороне следует искать дом, я понятия не имела, но точно помнила: на машине мы подъезжали к самому дому, значит, дорога должна быть.
Мы вернулись в деревню и попытались выяснить у немногочисленных местных жителей, где здесь одинокий дом в лесу. Когда мы вконец отчаялись, одна из старушек сообразила, о чем идет речь.
– Дом художника вы ищете, что ли? – Пашка не говорил, что его прадед был художником, но я согласно кивнула. – Так это у Ставрогина, – продолжила бабка. – Отсюда далеко. Вам надо к станции вернуться, там будет просека, по ней и идите.
Мы повернули назад и, когда впереди был уже виден переезд, действительно обнаружили просеку. Лесная дорога еле-еле проступала сквозь высокую траву. Вокруг стояли стеной сосны, пели птицы, Машка без конца замирала и спрашивала, обращаясь ко мне:
– Слышишь?
На лице ее блуждала счастливая улыбка, но мне было не до лесных красот и не до пения птиц. Не чувствуя усталости, я рвалась вперед, и где-то через час мы увидели дом – он стоял на высоком берегу реки, окруженный соснами, двухэтажный, из мощных бревен. За рекой напротив раскинулось большое село, отсюда мы видели церковную колокольню и крохотные домики вокруг в зарослях сирени. А вот дом с того берега реки вряд ли был виден, Пашкин прадед, должно быть, стремился к уединению и предпочитал держаться подальше от человеческого жилья.
На первый взгляд дом казался необитаемым. Изрядно обветшалый, с проржавевшей крышей, основательно разграбленный: резные наличники с большинства окон были сняты, в окнах второго этажа стекла выбиты, крыльцо сгнило и заросло крапивой.
Но кое-что внушало надежду. Сюда явно недавно кто-то заглядывал – от леса к крыльцу вела тропинка. По ней я уже бежала. Дверь в дом была заперта на щеколду, ясно, что сейчас тут никого нет. Мы открыли дверь и вошли. Мебель тоже успели растащить, но кухня была обитаема. Свернутый спальный мешок в углу, пластиковая посуда на столе аккуратной стопочкой, полотенце возле умывальника, ведро наполовину наполнено водой (за домом, как я помнила, был ключик). Но, главное, плита – она еще была теплой, на ней стоял закопченный чайник, и вода в нем не успела остыть.
– Он здесь! – взвизгнула Машка. – Ушел куда-нибудь. В магазин, наверное, или просто прогуляться. А может, купаться отправился.
Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Мысль о том, что вскоре увижу Пашку, кружила голову, я боялась думать о том, какой будет наша встреча, и по-прежнему не знала, что скажу ему, но в тот момент это было неважно. Главное, я его нашла.
Мы устроились за столом возле окна и стали ждать, то и дело поглядывая на тропинку. Где-то через час на ней появился человек, а я едва не хлопнулась в обморок: мужчина лет сорока в стареньком спортивном костюме, в белой панаме и хозяйственной сумкой в руке ничего общего с Пашкой не имел. Он не торопясь приближался к дому, потом вдруг замер и оглянулся. Что-то, вне всякого сомнения, вызвало его тревогу. Он даже отступил назад в лес и теперь скрылся за деревьями.
– Он нас видел? – спросила Машка. – Это он здесь живет? Чего тогда спрятался? А Пашка где?
Ни на один из ее вопросов ответа я не знала, но почему-то была уверена, что мужчина непрошеным гостям не обрадуется.
– Вот что, давай-ка сматываться отсюда, – сказала я.
– Как сматываться? А Пашка?
Но я уже шла к двери, она выходила в сторону реки, и мужчина, находясь в лесу, видеть нас не мог. Мы вышли на крыльцо, заперли дверь на щеколду и припустили к ближайшим кустам. Здесь Машка схватила меня за руку и зашептала:
– Не можем мы вот так взять и уйти. Вдруг этот тип знает что-нибудь о Пашке? Надо бы с ним поговорить.
– Это вряд ли, – нахмурилась я. – У меня такое впечатление, что он сам от кого-то прячется.
– Так и Пашка прячется. Может, они на пару…
Ее слова произвели впечатление. Человек, который скрылся в лесу, в самом деле мог быть Пашкиным приятелем. Или он так же, как и мы, интересовался его местонахождением, а присутствие свое скрывал, не желая спугнуть все того же Пашку. В пользу первой версии – сумка в его руках. Выслеживать с ней кого-то довольно глупо. В пользу второй – возраст мужчины: он был раза в два старше Пашки, хотя для дружбы это не помеха. Правда, ранее я подобных знакомств у Пашки не наблюдала.
В конце концов мы на четвереньках переместились подальше от дома, но так, чтобы входная дверь оставалась в поле нашего зрения. Некоторое время ничего не происходило, потом на тропе вновь появился мужчина. Практически бесшумно он достиг двери, замер, разглядывая щеколду, огляделся и вошел в дом. Подобравшись поближе, мы услышали, как он чем-то гремит в кухне, несколько раз в окне мелькнул его силуэт. Прошло минут сорок, в кустах сидеть нам надоело, насекомые здорово досаждали, а нам приходилось соблюдать осторожность.
– Что будем делать? – спросила Машка, почесывая искусанную руку. – Почему бы, в конце концов, не поговорить с ним? Соврем, что в лесу заблудились, попросим объяснить, как выйти к деревне.
