по крайней мере, хоть одна разгадка: ночной гость Кирилла – не кто иной, как сам Алексей Петрович, – на самом деле вполне способен передвигаться без посторонней помощи. А я еще удивлялась, почему они беседовали в комнате Кирилла, ведь логичнее Кириллу было посетить больного хозяина, чтобы не создавать лишних трудностей. Только никаких трудностей не существует…
Мужчины отошли от окна, а я перестала веселиться и опять заскучала: ну, разгадана одна загадка, так на смену ей сразу пришла другая: зачем ему понадобился этот маскарад? Вызвать жалость у жены- беглянки? Почему нет? Предположим, он в самом деле любит свою Полину и всеми силами старается удержать ее в доме. А зачем нужна демонстрация моей особы утреннему гостю? Может, Алексей Петрович хотел убедить приятеля в том, что его семейная жизнь вполне благополучна? Я тяжко вздохнула, раздражаясь от множества вопросов, и тут едва вторично не слетела с бревна от очень простенькой мысли: а что, если не я обманываю Алексея Петровича, а он меня? Что, если ему доподлинно известно, что никакая я не Полина, а умелая подделка? Кстати, подслушанному мною ночью разговору это никак не противоречит. И нужна я в этом доме для того, чтобы было кого продемонстрировать приехавшему дяде. Мысль слегка оглушила, но я почти сразу себя одернула и посоветовала не фантазировать. К чему Кириллу разыгрывать спектакль, заставляя меня изучать чужие привычки, менять прическу и говорить голосом Полины? Только для того, чтобы неизвестный дядька один раз взглянул издалека? «Овчинка выделки не стоит», – как любил повторять наш сосед. Но отчего-то Алексей Петрович прикидывается смертельно больным? Если он знает, кто я, Кириллу логичнее было привести меня в дом и здесь тренировать. А я бы пошла на это? Нет, разумеется. В доме я согласилась остаться по одной причине: передо мной был инвалид, которому, с моей точки зрения, грозила опасность. Очень возможно, что Кирилл на это и рассчитывал… С другой стороны, отметать возможность того, что Алексей Петрович обманывает свою жену, играя на чувстве жалости, и при этом сам обманывается, принимая за нее совершенно другого человека, тоже нельзя. Остается главное: решить, стоит ли возвращаться в этот дом? Паспорт у Кирилла, если моим рассказом заинтересуются в милиции, очень возможно, что он заготовил весьма правдоподобную версию происходящего, а со мной сразу же решит поквитаться. У него фотография сбитого мужчины и свидетели, я в чужом городе, и на помощь рассчитывать не приходится. И с какой стати в милиции должны верить мне, а не тому же Кириллу, который, ко всему прочему, адвокат (хотя утверждать с уверенностью не берусь). Да, веселенькое дельце… Есть еще вариант: попытаться сбежать с паспортом Полины. Кирилл будет меня искать и преуспеет в этом. О том, чтобы остаться в России с чужим паспортом, не может быть и речи. Как я устроюсь на работу? Да и жить с оглядкой всю жизнь – дело не из приятных…
– Ну вот и решили, – пробормотала я, поднимаясь с бревна.
В этот момент двери дома распахнулись, и на крыльцо вышли Алексей Петрович, Кирилл и их гость. Они обменялись рукопожатиями, гость сел в машину и отбыл, махнув на прощание рукой. Кирилл и Алексей Петрович дождались, когда машина скроется за воротами, и вернулись в дом, а я смогла убедиться, что мой «муж» выглядит совершенно здоровым и на своих двоих передвигается без труда. Решив, что увидела достаточно, я пошла к машине. С журналом Андрей покончил и теперь дремал.
– Домой? – спросила я, устраиваясь рядом.
– Полчасика еще придется покататься, – вздохнул он, посмотрев на часы.
– Давай покатаемся, – пожала я плечами.
– Куда? – спросил он, заведя машину. – Направо, налево?
– Куда хочешь, – отмахнулась я.
Он выехал на центральную улицу, свернул направо и начал спускаться к реке.
– Сделаем круг, – объяснил лениво, – и домой. Как раз по времени получится.
Ближе к реке дома в основном были деревянные, двухэтажные, реже вовсе в один этаж. Покосившиеся заборы, собаки, заливисто оповещавшие о себе из-под каждой подворотни, ленивые коты на крылечках. Я наблюдала в окно за чужой жизнью, заглядывая в калитки, точно в замочную скважину, а думала о своем.
– Ты когда пакет отдашь? – нерешительно спросил Андрей, косясь на меня.
– А когда надо?
– Завтра – крайний срок…
– Значит, завтра и отдам. – Я кивнула, а Андрей посмотрел недоверчиво и тоже кивнул. Кашлянул и сказал, как видно, желая сменить тему:
– Вот ведь Гарлем, скажи, а?
– Да, улица выглядит нерадостно.
– Какая уж тут радость – воду с колонки таскать. В некоторых домах до сих пор печки топят. Дикость… – Он покачал головой в крайнем возмущении. – Двадцать минут ходьбы от центра, а точно в глуши какой…
– Да здесь почти никого не осталось, – решила я его утешить. – Организации да стоянки… или просто руины. Половина домов уже нежилые.
– Сашка говорит, снесут их скоро, вон его дом, видишь, зеленый?
– Какой Сашка? – не поняла я.
– Кашин, ну, охранник.
– Так он здесь живет?
– Живет. Прикинь, тачку купил за двадцать штук баксов, а живет в таком сарае. Совсем ума нет…
– Да уж, – не могла я не согласиться, глядя на покосившуюся развалюху. – За двадцать тысяч мог бы квартиру купить.
– А я про что? Так ведь дурак, на шикарной тачке катит, а в сортир во двор бегает. Урод…
– А у тебя квартира есть? – проявила я интерес, уж очень близко к сердцу он принимал чужую глупость.
– Есть. Все у меня есть.
