– Ну, должны, – ответила я без всякой охоты.
– Настоящие? – удивился он.
– Какие ж еще? – фыркнула Мышильда.
Мы уселись втроем на зеленой травке и задумались, то есть это мы с сестрицей задумались, а Клей стал приставать с вопросами:
– Откуда ж здесь ходам взяться?
– От верблюда, – проворчала я, покосилась на Сашку и со вздохом пояснила: – Да здесь полно нарыто, храм стоял, с собором, что на холме, ходами соединенный и с крепостью. Считается, что ходы еще в прошлом веке засыпали, а так это или нет, никому не ведомо.
Сашка, приоткрыв рот, тоже задумался. Мышильда, понаблюдав за ним немного, вдруг спросила:
– Как Кольки фамилия?
– Матвеев, – ответил Сашка.
– А почему его Веник зовут?
– Не знаю, – покачал он головой, думая о чем-то своем. – Какая разница, Веник и Веник…
– А твоя фамилия как? – не отстала я от сестрицы.
– Мотылев, – вздохнул он и тоже спросил: – Думаете, он через ход шастает?
– Думаем.
– Так надо его поискать, – обрадовался Сашка.
– Кого? – разозлилась Мышильда. – Ход или брата?
– Ход… – заскучал Клей.
– Умник нашелся… а то не искали. – Она громко, со стоном вздохнула и стала смотреть на восток, где занимался новый день.
– Найдем, – кивнул Сашка. Мы замолчали, наблюдая, как огненный шар встает над рекой.
– Красота, – прошептала я.
– Природа, – вздохнула Мышильда.
– Ага, – отозвался Клей.
Уснуть в то утро так и не получилось. Встретив рассвет, мы разошлись по домам и только было собрались ко сну, как на крыльце раздались глухие стенания. Вернулся Михаил Степанович. Так как увечий у него не обнаружили, а денег на такси он не имел, то из травмпункта ему пришлось добираться пешком. Он очень рассчитывал на мое сочувствие, я же учинила ему допрос и вскоре смогла убедиться в верности своих догадок относительно обстоятельств, при которых бывший благоверный угодил в капкан. Из рассказа Михаила Степановича следовало, что он проснулся от какого-то подозрительного шума, решил взглянуть на фундамент и вроде бы заметил у восточной стены некую личность, которая будто бы чудесным образом растаяла в воздухе.
– Точно, ход, – горевала Мышильда, посмотрела на Михаила Степановича со вздохом и заметила: – Теперь не усторожишь. Необходимы кардинальные меры.
– Да уж… – согласилась я.
Сообразив, что у него имеются смягчающие вину обстоятельства, Михаил Степанович гордо выпрямился и заявил, правда, с заметной дрожью в голосе:
– Елизавета, я не могу больше спать в шалаше. Я подхвачу воспаление легких, с реки поднимается туман, и вообще… Евгений Борисович давно предлагает мне жить в большой комнате. Там есть диван и…
Михаил Степанович хотел еще что-то добавить, но я только рукой махнула:
– Иди.
Поиски клада обрастали бесконечными трудностями.
– Да, не дадут спокойно порыться на родном пепелище, – заметила я. Мышильда в ответ грустно кивнула. Тут мысли мои скакнули в ином направлении, и я спросила: – Слышала, какая фамилия у Сашки?
– Ну?
– Что ну? Мотылев.
– А чего ж его тогда Клеем зовут?
– Веник-то тоже не Веников, а Матвеев. – Тут я вроде бы забыла, для чего мне понадобилась Сашкина фамилия, но, немного напрягшись, сообразила: – Помнишь, что в записке было? «Боцман, заходил Мотыль». Мотыль – Мотылев, улавливаешь?
– Улавливаю, – кивнула сестрица. – Только зовут его не Мотыль, а Клей.
– Может, он нарочно не велел себя так звать, из-за записки этой?
Сестрица скривилась и посмотрела с сочувствием на меня, а я на нее.
– Как хочешь, – сказала я. – А это надо выяснить.
– Выясним, – кивнула она, и мы пошли рыть.
