– Сидели на фундаменте, на звезды смотрели.
– Рядом с ним?
– Рядом. А что? – насторожилась я.
– Просто смотрели или говорили о чем?
– Говорили о подземных ходах и деньгах, о том, что Ленкин ухажер там деньги запрятал.
– Тогда ясно, – вздохнула Мышильда. – Вот он в капкан и угодил. Представь, снует себе каждую ночь человек подземным ходом, сокровища ищет, и вдруг узнает, что под носом у него лежат огромные деньги.
Я приподнялась и с уважением посмотрела на сестрицу.
– Марья Семеновна, на работе тебя не ценят.
– Ценят, – вздохнула она и добавила: – Теперь братец на баксы переключится.
– Ну так и неплохо, – ответила я, и мы отошли ко сну.
Но приключения на этом не закончились. Мне снился здоровущий таракан, который грозил пальцем и зычно вопрошал: «Ты честная девушка?» – и норовил укусить меня за нос. Я охнула, открыла глаза и увидела Михаила Степановича. Склонив ко мне лицо, он шептал:
– Елизавета…
– Вы что, спятили, друг любезный? – не сразу сообразив спросонья, что ему нужно, поинтересовалась я.
– Нет… то есть не знаю. Елизавета, там кровь.
– Где? – вздохнула я.
– На фундаменте. Я сам видел. Елизавета, на пустыре совершено убийство.
– А ты что там делал? – разозлилась я.
– Ходил в туалет.
– На пустырь?
– Нет, зачем так далеко? Но когда я возвращался, отчетливо различил странный шум, похожий на стук, идущий как бы из-под земли. Стук доносился со стороны фундамента, и я проявил любопытство.
– И отправился взглянуть? – не поверила я.
– Отправился, – обиделся Михаил Степанович. – Я выглянул в дыру и…
– Что?
– Никого не увидел. И подошел поближе. А внизу на камнях кровь… Мне так кажется. Я не стал подходить слишком близко…
– И правильно, – взглянув на часы, кивнула я. Часы показывали без десяти минут пять, и за одно это Михаила Степановича следовало лишить обеда.
– Михаил, ступай спать, – прошипела я. – Позже разберемся и с пустырем, и с кровью.
– Елизавета…
– Спать, – сказала я грозно и была не права, потому что Михаил Степанович послушно удалился, после чего и пропал.
Однако без десяти минут пять я еще не знала, что бывший благоверный вскоре пропадет, и потому повернулась на другой бок и спокойно уснула. Двумя часами позже меня разбудила Мышильда.
– Лизка, дождь идет, много не нароешь, – сообщила она, потягиваясь.
Я выглянула в окно. Действительно, шел дождь, нудный, моросящий. Просыпаться совершенно не стоило, я зевнула и сказала:
– Спим, – но уснуть не удалось. По кухне бродил Евгений, задевал все предметы обстановки разом и время от времени обращался к ним с речью. Потом прошелся по дому, хлопая дверями, вышел на крыльцо, затем пробежался под окнами.
– Чего ему неймется? – удивилась Мышильда.
– Тяжко человеку, – вздохнула я и стала одеваться. Нашему гостеприимному хозяину надлежало помочь, негоже человеку мучиться.
Я вышла и столкнулась с Евгением Борисовичем. В неизменных трико и майке он возвращался с улицы, оставляя на полу мокрые следы.
– Елизавета, – сказал он со вздохом, – ты Степаныча не видела?
– В пять часов заглядывал, страшный сон ему приснился…
– Да? А я диву даюсь, куда он пропал?
– Степаныч на погоду реагирует, – хмыкнула Мышильда, появившись с террасы. – Сидит на реке и исполняет «Ревела буря, гром гремел».
– Елизавета, – не обращая внимания на слова Мышильды, печалился Евгений, – я в шесть часов встал, как всегда, а его не было. На дворе дождь. Если бы он подался на речку, чтоб, значит, спеть, как Марья Семеновна предполагает, так уж пора бы и вернуться. Холода он не любит, а тут дождь… и для горла это вредно.
