душу из этого тела?
К Ритиному голосу он отнесся теперь как к слуховой галлюцинации.
— Здесь страшно…
Снова этот голос, и он мотнул головой, пытаясь прогнать его.
Ему тоже здесь страшно. Он и сам не мог понять, почему у него от этого праздника изобилия и благоденствия по коже бегают мурашки?
Его начали раздражать эти постоянно мелькающие на экране лица — он нашел пульт и убрал их, потому что даже они начинали казаться ему реальными, присутствующими здесь, следящими за каждым его движением.
В тишине он снова услышал голос Риты — откуда-то из кухни. На сей раз она пела тихонько:
Он даже не сразу узнал стихи Эмили Дикинсон, потом вспомнил. Да, Рита всегда ее любила. Припомнил, как однажды летом они гуляли вечером по набережной и Рита тогда первый раз прочитала ему стихи:
Все теперь было далеко. И возможно, никогда этого и не было. И есть только одно место — Старая Пустошь…
Он сидел, благословляя тот момент, когда ему в голову пришло засунуть в рюкзак плеер с одной- единственной кассетой.
Теперь он в сотый раз слушал «Серебро Господа моего», позволяя мягкому голосу Б.Г. немного разрушить выросшую стену одиночества.
Медальончик, чтобы не потерять, он повесил себе на шею, и, как ни странно, почти прошло пустое ощущение, что ты — совершенно один.
Странник-рыцарь, но вот только принцесса у нас странная. Совсем маленькая — девчонка одиннадцати лет. Никак не тянет на звание принцессы.
Он усмехнулся. Загадочная девочка…
Или он просто наделяет ее свойствами, которых у нее нет? Может, это обычный ребенок? Несчастный, одинокий, рано повзрослевший — но обычный!
«Это только твоя фантазия, — оборвал он себя и свои мысли, — опять — та самая фантазия, которая всегда мешала тебе быть обычным человеком».
Чайник вскипел, и он высыпал в чашку остатки кофе из своих запасов. На банку, наполненную до краев кофе, он только посмотрел и понял — ему не хочется ЭТОГО кофе. Ему вообще не хочется ничего, что
Сделав глоток, посмотрел в окно.
Луна была такого белого цвета, что все вокруг казалось облитым серебром. Листья, которые сверкали. Река, ставшая призрачной…
И все-таки во всем этом была странная величавость. Будто в этот городок явился Господь, с помощью луны окрасивший все в любимый свой цвет.
— Серебро Господа моего, — проговорил Игорь и улыбнулся.
И ему стало спокойнее.
Она толкнула дверь и вошла.
Теперь эта комната стала ее. И шар, плавно раскачивающийся над круглым столом, тоже был теперь почти ее.
Однако она совсем не испытывала радости.
— Может быть, я не хочу этого? — спросила Душка, дотрагиваясь пальцем до шара.
Из ее головы не выходил тот странный парень, который жил теперь в ее доме.
Что-то в нем было такое, что напрочь отсутствовало в других, даже в Юлиане…
Ах, почему же ей казалось, что общение с Игорем надо скрыть? Только ли в том дело, что общение это, оставаясь тайной, и само приобретает сладкий и терпкий вкус тайны?
— Даша, ты пришла?
«Почему он никогда не называет меня Душкой, — подумала девочка, оборачиваясь к вошедшему Юлиану. — Как будто не нравится ему мое прозвище…»
— Да, пришла.
— В доме… все в порядке?
Паузу Душка поняла и без слов. «В доме НИКОГО НЕ БЫЛО?»
— Все в порядке.
Она отвела взгляд в сторону, чтобы он не смог прочитать правду по ее глазам.
«Игорь — моя тайна. Пришелец из прежнего мира, доброго и понятного».
Он вздохнул и провел рукой по ее волосам.
— Скоро мы поговорим обо всем. Когда твоя боль перейдет в мудрость.
«Я что-то не уверена, что хочу ЭТОГО. Может быть, боль иногда все-таки должна оставаться болью?»
Он спокойно стоял возле камина, грея руки.
— На улице становится холодно. Давай сегодня ляжем пораньше? Я расскажу тебе сказку.
— Опять про Змея? — спросила Душка. — Ты не знаешь других сказок?
— Я думал, это тебе интересно. К тому же это… легенда. А из сказок надо вырастать. Реальность — куда интереснее.
Душка усмехнулась про себя: реальность? О да! Она интереснее. Со страданиями и болью. С
