— Потому что она, — улыбнулась старуха.
— Вот такой ответ.
— А кто такой этот тип?
— Юлиан?
— Ну да… Он что, посланец ада?
— Да нет, что вы! Ответы, мой милый, ищут сами.
— А если я не знаю, где его найти?
— Господи, как это — где? Начните откуда-нибудь… Скажем, с чердака. Иногда в пыли чердаков хранятся самые неожиданные и простые ответы! — Она улыбнулась. — Мне пора. Остальное расскажу вам завтра, если вы сумеете быть настолько умным, что сохранитесь до нашей следующей встречи. Впрочем, я в этом не сомневаюсь. Он бы не выбрал вас, если бы не был в вас уверен. Отвернитесь!
Игорь недоуменно посмотрел на нее:
— Зачем?
— Глупый мальчишка! Сейчас я буду таять, а я все-таки женщина! Таять, милый, это как раздеваться… Поэтому давайте-ка выполнять правила этикета!
Он рассмеялся, но отвернулся.
— До завтра! — пропел за его спиной голос, становясь все тише.
— До завтра, — ответил он, и, когда обернулся, в комнате никого не было, кроме серых предрассветных лучей.
Только оставленная на кресле пачка «Беломора». И она ему тоже — снится… Он еще не спал, но тяжелая волна Полузабытья все больше и больше накатывала, накрывала его, делая сокрушающий мир призрачным и зыбким. Он даже отчетливо услышал плеск воды, потом тихие приглушенные голоса. Где-то далеко, так далеко, что он не мог разобрать, о чем они разговаривают.
«Уснуть и видеть сны-ы-ы-ы…»
Был ли это плеск воды, или человеческий голос, или его собственное «внутреннее я» прошептало все это, — он не знал.
Ему было все равно. Он засыпал, все дальше уносясь в манящее пространство покоя.
Теперь он шел по дороге, вслушиваясь в собственные шаги. Это была темная, узкая улочка, освещенная тусклыми старинными фонарями. «Как я здесь оказался?» — подумал он, оглядываясь. Но, вспомнив, что это сон и он знает, что это сон, немного успокоился и пошел дальше. «Я сам не знаю, куда я иду и что ищу», — подумал он. Но — разве
Тихий детский смех прозвучал рядом. Он вздрогнул, пытаясь увидеть дитя, нарушающее ночной покой, но снова напомнил себе: «Это сновидение». Ничему не следует удивляться.
продекламировал этот умненький ребенок и рассмеялся.
Он остановился.
Теперь ему стало не по себе — даже знание того, что это всего лишь его собственные сны, не спасало.
Последние строчки были прочитаны быстро, как считалка. «Так читают «Аты-баты шли солдаты», — усмехнулся он. — Так читают глупенькие детские — «кто не верит, выйди вон», а не стихи Эдгара По».
Словно в ответ, ребенок снова залился смехом и передразнил его:
— Вынужден заметить, что твои способности к стихосложению заметно уступают Эдгару По…
Он ответил невидимому ребенку вслух и, когда понял это, невесело усмехнулся. «Ну, хоть это радует, — подумал он. — Я схожу с ума исключительно во сне…»
— Я бы так не сказала, — хихикнул тонкий голосок. — К тому же у меня могли быть
— Рад за тебя, — буркнул он.
Он пошел дальше. В конце концов, есть нечто более важное, чем разговоры с самонадеянным детским голоском в собственных снах.
В слабом свете тусклых фонарей дорога выглядела декорацией из фильма о Средневековье. «Не хватает только карнавала, — подумал он, — и сопровождающей карнавал чумной повозки». Он сделал еще несколько шагов и остановился перед входом в невысокий дом в некотором раздумье — что-то подсказывало, что в этот дом он непременно должен войти. Дом приглашал войти, но в то же время хранил высокомерное молчание, всем своим видом демонстрируя равнодушие. «Зачем мне туда? — пожал плечами Игорь, поднимаясь по мраморным ступенькам. — Там никого нет… Мне там нечего делать!»
Рука уже дотронулась до дверной ручки, как снова раздался детский голос, на сей раз звучащий печально:
Он остановился, вновь обернулся, пытаясь разглядеть в темноте детскую фигурку, — слова звучали так, будто неуемное дитя находилось рядом.
—
— Скажи хотя бы, как тебя зовут!
— Мира, — тихим и печальным эхом отозвался голосок и замер, растворяясь, так и оставив его в недоумении — просила ли она мира, или говорила о мире, или — так звали ее?
