– Возле моста мы вроде бы перешли на «ты»? – удивился он.
– Это нервное.
– Девочка моя…
– Меня сейчас стошнит, – предупредила я. – Прекратите вести себя как придурок. Напускаете на себя дурацкую таинственность, и вообще…
Он засмеялся, потом потер нос с озорством во взгляде и заговорил:
– Я старый друг твоего отца, так что обращение «девочка моя» вполне уместно.
– Вы с ним вместе в школе учились? – серьезно спросила я. Он опять засмеялся.
– Маловероятно. Мне тридцать пять.
– Слава богу, я думала мои глаза меня обманывают, а может, вы из породы бессмертных, что-нибудь вроде Горца. Нет? Жаль. Тот тоже всех спасал и между делом болтал глупости.
– Насчет отца не глупость. Мы познакомились двенадцать лет назад и действительно были друзьями.
– Проехали, – фыркнула я, – мой папа умер гораздо раньше.
– Ты имеешь в виду человека, фамилию которого носишь? – посерьезнел он.
– А вы кого имеете в виду?
– Твоего отца, разумеется. Настоящего отца.
– Очень интересно. И что там папа? Отчего он сам не приехал?
– Он умер.
– Грустно. А вы зачем приперлись? Горевать с вами о папе я не могу, раз не была даже знакома с ним, и вообще, с вашей стороны прямо-таки жестоко так со мной поступать: не успела я найти папу, и вдруг он сразу умер.
– Ты считаешь, я все это выдумал? – проницательно глядя на меня, спросил Георгий.
– Нет, конечно, нет. Что вы. У вас такое честное лицо. Простите, а как мне вас называть? Дядя Жора?
Он засмеялся.
– Дядя, пожалуй, все-таки слишком, хотя я, конечно, намного старше тебя, но быть тебе дядей совершенно не хочется. Лучше просто Жора.
– У вас и фамилия есть? – ухмылялась я.
– Есть. Шувалов Георгий Степанович.
– Очень приятно. А как звали моего папу?
– Логинов Роман Викторович.
– Никогда о таком не слышала.
– Как видно, твоя мама решила, что… Ну, в общем, у нее наверняка были свои причины ничего тебе не рассказывать.
– Наверняка, – охотно согласилась я. – И вы не вздумайте рассказывать, потому что я слушать не буду, терпеть не могу мексиканские сериалы, а такие глупости случаются только в них.
Теперь Жора взирал на меня серьезно. Он поднялся, подошел к шкафу и достал листок бумаги, после чего протянул его мне. Это была копия свидетельства о смерти Радужинского Вячеслава Ивановича, то есть моего папули. Если верить этой бумаге, скончался он аккурат за одиннадцать месяцев до моего рождения. Я вздохнула и вернула бумагу Георгию.
– Ну и что?
– Ты вроде бы не очень удивилась? – спросил он.
– Я совсем не удивилась, – кивнула я.
Знал бы он, что это уже второй папа на этой неделе, сам бы удивляться начал.
– Значит, твоя мама что-то тебе рассказывала?
– Дядя Жора, – вздохнула я, – ваша девочка, как вы изволили выразиться, успела заметно подрасти и даже побывать замужем. И соображать, не скажу что чересчур хорошо, но вполне здраво, тоже научилась. Моя мама родила меня поздно, в сорок два года. Ее брак, скорее всего, был неудачным, а маме хотелось ребенка. Может, для того, чтобы не чувствовать себя одинокой. Главное, что ей этого хотелось. Думаю, в такой ситуации, кто отец ребенка, не так уж важно. Мама часто путалась, рассказывая о папе, в детстве это меня смущало, а потом уже нет. Примерно лет в пятнадцать я все поняла и прекратила приставать к маме с глупостями. Вот такая история. А теперь мне бы очень хотелось послушать вашу, то есть ту ее часть, которая касается меня. Что вам от меня надо?
– Ничего, – улыбнулся дядя Жора. – Твой отец был очень одиноким человеком, у него даже друзей не было, не считая меня. Если честно, дружить с ним было непросто. К старости люди видят некоторые вещи иначе. Еще восемнадцать лет назад он начал активно интересоваться тобой. Скорее всего так, на всякий случай. А когда врачи обнаружили у него рак легких, рассказал обо всем мне. Я обещал, что после его смерти непременно разыщу тебя.
– Просто разыщете, и все? – не поверила я. – И никакого подсвечника?
– Что? – не понял дядя Жора.