– Алеша где? Случилось что?
– По дороге расскажу, поехали.
Он гнал как угорелый, то и дело тревожно озираясь по сторонам.
– Лешка за тобой послал. В городе теперь опасно, Эдичка, сука, все ж таки влез. Савельича, кажись, зацепило. Лешка теперь за главного…
– А деньги? – спросила я.
– С деньгами разберемся, – туманно ответил братан, из чего следовало, что лично ему не до денег.
Мы прибыли на Николо-Перевозинскую. Колька затормозил возле крыльца и, опасливо сутуля плечи, кинулся вслед за мной. Дверь открылась сразу. За ней стояли двое молодцов весьма внушительного вида. Колька повел меня по коридору.
– Алеша здесь? – спросила я.
– Здесь. Только не до тебя ему. Сиди тихо, не высовывайся. Туалет там, кухня прямо, найдешь чего пожрать…
– Савельич тяжело ранен?
– Не знаю… тут такие дела, сам черт теперь концов не сыщет.
Что за концы, мне было не понять, но от Колькиного взгляда стало не по себе, и я попыталась уточнить:
– Так он в больнице?
– Вроде здесь.
– А как же… – начала я, но братан, втолкнув меня в комнату, мгновенно исчез.
День тянулся невыносимо долго. Я пыталась отыскать Алексея, но всякий раз кто-нибудь вежливо, но настойчиво отправлял меня назад в комнату. После полуночи я уснула, а в два меня разбудил Колька. Спросонья я перепугалась и завизжала. Он включил свет и сказал виновато:
– Я это… Одевайся. Лешка велел тебя отсюда увезти.
– Куда? – насторожилась я.
– В санаторий. Да ты не переживай, там народу полно, все свои, скучно не будет.
– Ты чего мелешь? – спросила я, натягивая джинсы. Колька деликатно отвернулся. – Что у вас тут происходит?
– Как что? – удивился Колька. – Война. Воюем то есть, до победного конца.
– С Эдичкой?
– А то…
Я только головой покачала. Мы сели в машину, но отвез меня Колька вовсе не в санаторий, а в обыкновенную «малосемейку», где нас ожидал пожилой дядька с рыжими усами и лысиной. Колька сдал меня с рук на руки и исчез, запечатлев на моем лбу братский поцелуй. Дядька напоил меня чаем, что было несколько несвоевременно в третьем часу ночи, а потом сказал:
– Поехали.
Во дворе стояла потрепанная «пятерка». Усатый сел за руль и открыл мне дверь. Завязывать разговор я не решалась, а он, похоже, был молчалив. Минут через пятнадцать мы свернули на тихую улочку, которая закончилась тупиком. Мой водитель затормозил возле железных ворот и посигналил. Залаяли собаки – целый концерт, не меньше десятка. Вспыхнул прожектор. Повертев головой, я узнала бывший профилакторий опытной станции. Какое он имел отношение к войне в городе – оставалось только гадать. Рыжий дядька вышел, прикрывая лицо ладонью, и с кем-то заговорил. Рядом с воротами открылась калитка.
– Иди, – сказал дядька, и я ступила за ограду бывшего профилактория, который сейчас напоминал лагерь террористов или первые поселения на Диком Западе – кому что нравится. Мне лично не нравилось ни то ни другое. Я женщина не воинственная, тихая, с робкой мечтой о счастье.
Парень с автоматом отогнал собак. Держась на почтительном расстоянии, они все-таки проводили нас до корпуса двухэтажного здания в глубине парка.
– Не бойся, не тронут, – сказал парень, вышагивая рядом.
Над входом горел прожектор, освещая лужайку перед корпусом и часть парка. Откуда-то сбоку появились двое мужчин, тоже вооруженные.
– Глаза слипаются, спасу нет, – пожаловался один, на поясе у которого болталась рация. Он позвонил в дверь и громко крикнул: – Серега, тебе пополнение.
Дверь открылась, я вошла и увидела Серегу: рослого парня, выглядевшего, несмотря на поздний час, молодцевато.
– Привет, – улыбнулся он.
– Здравствуйте, – вежливо ответила я.
– Вот по этой стороне все комнаты свободны, – махнул он рукой. – Выбирай любую, – и опять улыбнулся.
Проснулась я от ощущения, что кто-то долго и пристально меня разглядывает. Неохотно открыв глаза, я увидела карапуза лет четырех, который целился в меня из игрушечного пистолета.
– Эй! – сказала я сурово. – Ты разве не знаешь, что в людей стрелять нельзя?
