Марина взяла фотографию в руки.
– Я ее видела, – сказала она уверенно через некоторое время. – Раза два или три, но не на лекциях. Она приходила позднее, уже когда лекции заканчивались. Кажется, ждала Всеволода Петровича. А может, и нет, может, она еще кого-то ждала. Знаете, по-моему, у нее не все дома. Она так вела себя… совершенно ненормальная девица.
– Она умерла.
– Наркотики? – нахмурилась Марина.
– Нет, вскрыла себе вены. А почему вы спросили о наркотиках?
– Ну, она же молодая, с какой стати ей умереть… и вела себя странно. Не знаю, что ей надо было в «обществе». Катька говорит, там полно таких.
– Каких? – не поняла я.
– Ну… всякие чокнутые прибиваются к «обществу», ищут спасения, смысл жизни… Катька, она человек очень резкий, иногда такое скажет… А наркош считает уродами. Она и в «общество» перестала ходить из-за этого. Говорит, тошно смотреть на них. Это она меня привела к Всеволоду, а сама потом ходить перестала.
– Там что, действительно много наркоманов? – насторожилась я.
– Нет, вы же были на лекции. Приличные люди, из нашего колледжа преподаватели ходят, четыре человека. А Катька, она любит что-нибудь загнуть…
– То есть соврать? – нахмурилась я.
– Катька? – удивилась Марина. – Нет, Катька вообще никогда не врет. Как бы вам объяснить? К Всеволоду иногда приходят всякие… Он им помогает, лечит.
– Он что, врач?
– Он их словом лечит, разговаривает с ними, утешает. Это ведь долг каждого человека помогать страдальцам, униженным, отвергнутым. Ведь правда же?
– Наверное, – кивнула я. – Только наркоманы как-то не очень подходят под эти определения, я с трудом представляю, как их можно лечить словом. А эта ваша Катька, она здесь живет? Я могла бы с ней встретиться?
– Конечно. Вы чай пейте, остынет, – сказала Марина, протягивая мне чашку.
– Спасибо. Марина, у меня вот еще какой вопрос. Вы случайно не знали Акимову Раису Андреевну? Она тоже посещала «общество».
– Прокуроршу? – улыбнулась девушка. – Я ее часто видела. Но мы никогда не разговаривали. Она очень гордая. Проходит мимо, точно вокруг и людей-то нет. На лекциях она никогда не бывала, а к Всеволоду приходила часто.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– А зачем вам прокурорша? – насторожилась девушка.
– Она выбросилась из окна, с третьего этажа.
– Она? – Лицо Марины исказила гримаса: ужас пополам с недоверием.
– Да. Я сама это видела. Оттого и пришла к вам. Моя соседка покончила жизнь самоубийством, двадцать третьего сентября, в этот же день еще кое-что случилось, теперь Акимова. Я пытаюсь разобраться в происходящем.
– Вы думаете, это как-то связано с «обществом»? – растерялась Марина.
– Я пытаюсь разобраться, – повторила я. – Помогите мне, пожалуйста.
– Двадцать третье сентября? Это была среда? – подумав немного, спросила девушка, разглядывая свои руки. – В тот день я ее и видела. Акимову.
– Она была в «обществе»?
– Ага. По средам у нас заседание, вы же знаете.
– И Акимова была на заседании?
– Нет. Она приехала после шести, минут пятнадцать седьмого, а заседание у нас в пять, хотя вы знаете.
– А на чем она приехала?
– Не знаю. На машине, наверное. Она всегда приезжала на машине. Она в зал вошла, я сидела на последнем ряду. Она вошла, постояла немного в дверях… очень нервничала.
– Почему вы так решили?
– Ну, это же было ясно. И лицо такое… Всеволод на нее посмотрел и нахмурился, она сразу же вышла.
– И больше вы ее не видели?
– Видела. Мне должен был парень позвонить, и я ушла раньше, а дверь была закрыта, и в холле никого. Я пошла через боковую дверь, а там прокурорша, стоит под липой и курит. Я свернула к калитке, она меня не видела, боком стояла. Задняя калитка выходит на Привокзальную, там грязь ужасная, но к воротам надо было мимо Акимовой идти, а мне не хотелось. Знаете, она вроде пряталась, стояла в тени, чтоб ее не видели, вот я и пошла к калитке, а калитка заперта. Я хотела открыть, но не смогла, темно, я подумала, может, ее на ключ заперли? Ужасно по-дурацки получилось. Я спешила, ну и пришлось идти к воротам, мимо прокурорши. Я за угол завернула и слышу, она со Всеволодом говорит. Я испугалась, вдруг подумают, что
