– В доме тихо, – сообщил мне Прутков, ласково улыбаясь, и кивнул ребятам: – Что ж, пошли.
Не успели они сделать и десяток шагов, как из интересующего нас дома появился Сверчок, а я заорала:
– Вот он!
Все бросились к нему, а он бросился от них. Его догнали, повалили на землю и защелкнули на руках наручники. Я тоже подбежала, он увидел меня и как-то скис, а я заорала, хоть это было и ни к чему:
– Он картину спер…
– Еще чего. Я ее купил, – усмехнулся Сверчок, поднимаясь с земли.
– Ага, – согласилась я и шепнула: – А мы деньги Самсону отвезли, по-честному. И он вместе с ними… Короче, в мешке Самсон лежит.
Сверчок отвернулся и отказался наотрез разговаривать со мной.
– Где картина? – спросил его Прутков.
Сверчок не ответил. Его обыскали и холст, свернутый в трубочку, конечно, нашли. Сверчка запихнули в машину, а потом наведались на квартиру.
В ванной голосила связанная сожительница Сверчка, а в кухне лежали два его приятеля с разбитыми головами.
– Вот и этот к нам залетел лет на десять, – удовлетворенно заявил Прутков. Я промолчала, прикидывая, как бы половчее смыться, но хитрый мент не спускал с меня глаз и предложил: – Может, в отделение проедем? Напишем заявленьице по поводу хищения картины?
Уж как мне не хотелось ехать, а пришлось. Лишь только мы оказались в кабинете, Прутков начал улыбаться и полез с вопросами. Про Витьку с Ряхой я твердо решила молчать и извивалась, как уж на сковородке. Но, наверное, перемудрила, потому что мент стал улыбаться еще шире. «Видно, и я к нему лет на десять», – с тоской подумала я.
– Василиса, мы уже давно в курсе, что картиной интересуется множество людей. Особенно в последнее время. Просто сплошные ценители живописи вокруг. Самсон, например. Ты бы все как есть рассказала, тебе легче станет, честно.
– Все как есть? – почесала я нос и усомнилась: – А вдруг не станет? Легче то есть?
– Станет, станет, – заверил он, – ты попробуй.
– Ладно, – вздохнула я, потому что совершенно запуталась в своем вранье и не могла свести концы с концами. – Только ничего подписывать я не буду. Мне папуля не велел.
– Не будешь, так не будешь, – согласился Прутков. – Рассказывай, я страсть какой любопытный.
Ну я все и рассказала. Правда, о трупах в Витькиной квартире умолчала. Чего о них болтать? Но хитрый мент и тут не преминул заметить:
– У Казарина вроде квартира есть, для тайных свиданий.
– У Витьки? Что вы. Он Груню любит, живут душа в душу.
– Правда? Значит, врут люди. Квартира-то оформлена на какую-то гражданку, проживающую в сельской местности, да вот незадача, умерла старушка месяца два назад.
– Значит, квартира ничья? – насторожилась я.
– Значит, ничья. Квартира, кстати, недешевая. Или не жалко?
– Кому? Мне, что ли? Я в коммуналке живу.
Прутков засмеялся, и мы стали составлять заявление, то есть он мне говорил, как лучше написать, а я писала. Складно получилось, а главное, ни словечка про Ряху с Витькой. Когда с этим было покончено, Прутков развернул холст, долго вертел его и так и эдак и наконец спросил:
– Неужто больших денег стоит?
– Фиг ее знает, – с сомнением пожала я плечами.
Возвращалась я поздно, то есть уже рано. Решила было зайти к Земфире, но для начала заглянула в дворницкую. Так и есть. Папа на нарах, Михалыч притулился в уголке. Ряха с Витькой пьют водку, а Груня с котом на коленях без одобрения взирает на них. Тут я приметила на нарах рядом с папой бутылку «Абсолюта» и забеспокоилась:
– Опять к папуле за советами обращались?
Никто на мои слова внимания не обратил, то есть оставили их без ответа, зато кинулись обниматься. Я малость растерялась от такого приема, а Витька попросил:
– Рассказывай.
Рассказ мой был краток. Я клятвенно заверила, что Ряху с Витькой ментам не выдала.
– Кому нужны менты, – отмахнулся Ряха, – и без них сплошная головная боль.
– Это точно, – согласился Витька. – Самсон в морге, Тихий тоже там, а нам что делать?
– А папа что сказал? – кашлянув, спросила я.
– Сказал: «Уравнять».
– Чего? – подняла я брови.
– Вот и мы думаем: «чего»? Вторую бутылку допиваем, а ясности нет. Может, еще маленько папу
